Часть1   Часть 2   Часть 3   Часть 4   Часть 5   Часть 6   Часть 7  Часть 8   Часть9   Часть 10

После обеда переодеваюсь в брюки, заправляю их в сапоги, а сверху – недлинное пальто. Берем с Николаем лошадей в конюшне. Пока он весело беседует о чем-то с монахом, я глажу гнедую по голове и смотрю в ее умные глаза.

- Ну что, готова? – спрашивает Николай.

Я сажусь на лошадь, а Николай идет рядом со своей. Мы выезжаем на дорогу, лошади начинают переходить на галоп, и только тогда Николай, держась за гриву в обхват и сделав несколько скачков, отталкивается от земли и оказывается в седле.

Несемся по глухому снегу, туда, вперед, к Ладоге, через широкие пространства северной природы. Вечереет и солнце почти совсем скрылось за облаками; деревья кажутся совершенно черными. Оглядываюсь назад – главки монастыря остались далеко. Мы несемся почти вровень, быстро, так, что сердце порывисто стучит, а губы жадно хватают морозный воздух. Николай смотрит на меня, улыбается, а потом слегка ударяет лошадь по бокам и она несет быстрее. Но ему так и не удается обогнать меня, я все время догоняю. Он вдруг делает обрыв, и я невольно вскрикиваю. Слышу, как он громко смеется и что-то кричит лошади. От этого обманного маневра я крепко дернула за уздцы, и моя лошадь почти совсем остановилась. Николай теперь далеко впереди. Он все так же что-то радостно кричит, но ветер уносит голос в другую сторону и я ничего не могу разобрать, только вижу, как он теперь делает темповку в одну сторону, в другую, а потом, вытянувшись, едет поперек… Смеюсь про себя его ребячеству и хвастовству. Деревья остаются позади, справа виднеются изумрудные купола и высокая кирпичная ограда – Воскресенский. Николай, обернувшись ко мне, громко кричит, чтобы мы сворачивали к скиту.

Когда подъезжаю к нему, он стоит и ласково треплет коня.

- Устали, надо их напоить…

Николай подходит ко мне и снимает меня с лошади, но на землю не опускает, а все держит в своих руках и смеется, любуется проступившим румянцем на щеках. Поправляю ему растрепавшиеся волосы, а он ставит меня на протоптанный снег. Беру в свои руки его раскрасневшиеся пальцы.

- Ну что ты придумал, в такой холод… - он смеется и хочет меня поцеловать. Я отворачиваюсь и, взяв свою лошадь, веду к воротам скитского подворья. А потом, подавляя в себе желание рассмеяться и обернувшись к нему, серьезно говорю:

- Готова буду простить такое сумасбродство, если научите меня ездить так же, Николай Михайлович.

- Ну уж нет. Я если сорвусь, то вы еще найдете кого-нибудь, сударыня, а если с вами что случится – что же мне, еще полжизни искать такую?

- Да ну тебя.

Николай догоняет меня и, обнявшись, мы заходим через деревянные ворота во двор.

Монахи тут же налили воды лошадям, а я сижу в натопленном помещении трапезной. Николай помогает батюшке разжигать самовар на дворе. Любят на Валааме настоящее, русское чаепитие из медных самоваров или золоченых баташевских. Помню, как летом соберемся иной раз за столом во дворе: батюшка и несколько монахов. Самовар поблескивает на солнце так же, как и купола скита. Вокруг свежая мягкая трава, а из дымящейся кружки тоже пахнет свежестью – заваренной мятой. На столе несколько кусочков хлеба из трапезной, пресные сушки и мед – еще одно золото Валаама. Жарко в летний день, жужжат пчелы на пасеке, а монахи вынимают соты из ульев. Пчелки трудятся, и они трудятся. Черпаешь потом сладкое лакомство ложкой или жуешь прямо в сотах, запиваешь чаем, а беседа за столом льется еще слаще.

Вспоминается, как были с Николаем в каком-то ресторане, где чай из фарфоровых чайников разливал за нас официант. Помню только, как хотелось тут же убежать из этого места. А в мыслях было одно: «Да что же это такое? Зачем это?».

На Валааме мы сидим и любуемся, как свет из келий освещает по краям монастырский двор; как редко пройдут по двору темные фигуры монахов. Наливаю чай Николаю и, положив несколько ложек меда, размешиваю. Ложка ударяется о край.

Алёна Васелькова

Продолжение следует

Источник изображения: http://www.podkova63.ru