2 марта день памяти священномученика Ермогена, патриарха Московского и всея России, чудотворца

Наверное, не найдется ни одного человека, который бы не видел памятник Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому на Красной площади. Лично для меня до сих пор остается загадкой, почему автор памятника Иван Петрович Мартос изобразил только этих двоих, бесспорно, выдающихся граждан России. Ведь говоря современным языком, идейным вдохновителем и духовным лидером народно-освободительной борьбы против поляков-интервентов в далеких 1609-1612 годах был «начальный человек земли Русской» — патриарх Ермоген, причисленный к лику святых Православной церкви 25 мая 1913 года.

От Ермолая до Ермогена

Сведений о том, где, когда, в какой семье родился будущий русский патриарх не сохранилось. Предполагают, что Ермолай (таково его мирское имя) родился около 1530 года. Свое служение Богу он начал в Казани, где почти 50-летним, в 1579 году, был рукоположен в священника Никольской церкви Гостинного двора, а затем стал ее настоятелем.

В том же году в Казани произошло явление иконы Божией Матери. Священник Ермолай удостоился чести перенести на своих руках чудный образ с места его обретения в кафедральный собор Спасо-Преображенского монастыря. Обладая незаурядным литературным дарованием, он же составил «Сказание о явлении Казанской иконы Божией Матери и чудесах, совершившихся от нее». Список (копия) иконы и «Сказание» были отправлены царю Иоанну Васильевичу Грозному в Москву.

В 1582 году овдовевший Ермолай принял монашество с именем Ермоген и вскоре стал игуменом казанского Спасо-Преображенского монастыря. Затем он был возведен в сан архимандрита, еще через семь лет (13 мая 1589 года) — в сан епископа, а потом стал первым Казанским и Астраханским митрополитом. Семнадцать лет возглавлял он Казанскую епархию — строил храмы и обращал в христианскую веру татар и народности Поволжья.

От митрополита до патриарха

Приближалось десятилетие служения Ермогена в должности главы Казанской епархии, когда со смертью царя Феодора Иоанновича 7 января 1598 года прекратилась династия Иоанна Калиты. Русским царем стал Борис Годунов (фактический правитель русского государства с 1583 года). А через шесть лет (в 1604 году) появился претендент на русский престол — первый самозванец Гришка Отрепьев, выдававший себя за «природного царя» — сына Иоанна Грозного царевича Димитрия.

Неожиданная смерть царя Бориса в апреле 1605 года и зверское убийство боярами(!) его сына — 17-летнего русского царя(!) Феодора Годунова позволили Лжедмитрию уже через два месяца после этих трагических событий воцариться в московском Кремле (20 июня 1605 года).

Почти год занимал самозванец русский престол. С ним пришли в Москву поляки и иезуиты. С помощью Лжедмитрия Ватикан и Польша хотели насадить в России католичество — для этой заветной цели в Риме были подготовлены не только миссионеры, но даже епископы. Подражая полякам, Лжедмитрий преобразовал Боярскую Думу в Сенат по образцу Польской Рады. Патриарх, русские митрополиты и епископы были названы им сенаторами.

На май 1606 года была назначена свадьба Лжедмитрия с католичкой Мариной Мнишек. В связи с предстоящим торжеством в столицу были вызваны новоиспеченные сенаторы, которых в большинстве своем почему-то не смутило столь вопиющее бракосочетание — якобы православного и католички. Только Казанский митрополит Ермоген и Коломенский епископ Иосиф открыто воспротивились этому оскорблению Православной Церкви. Только эти двое требовали, чтобы невеста, как будущая русская царица, приняла Православие. Самозванец немедленно отослал столь смелых пастырей в их епархии.

8 мая свадьба все же состоялась, но через девять дней Лжедмитрий был убит. 1 июня новым русским царем был провозглашен князь Василий Шуйский, а спустя месяц Собор Русской Православной Церкви избрал 76-летнего Казанского митрополита Ермогена патриархом Московским и всея Руси.

Прежде всего в Москве патриарх Ермоген занялся своим излюбленным делом: написал «Слово об обретении мощей митрополита Московского Алексия, всея Руси чудотворца» и восстановил сгоревшую книгопечатню, где напечатал Святое Евангелие и Жития святых от сентября до декабря.

В быту новый патриарх, впрочем, как и подобает истинному пастырю, отличался скромностью, нищелюбием и нестяжательностью. Как писал о нем Хронограф XVII века, патриарх Ермоген «был суров на словах и во взгляде, но в делах и милостях ко всем был благосердым. И кормил всех во время трапезы своей, и доброхота, и злодея...»

Борьба с самозванством

Казалось, что все в государстве Российском, наконец, начало приходить в норму — ведь и новый царь, и новый патриарх занимаются его обустройством. Ан нет — смута не утихает... Царь Василий не пользуется доверием народа — почти сразу после его избрания вспыхивает восстание Ивашки Болотникова, которого (к сведению) патриарх Ермоген подвергает Церковному проклятию.

Вскоре распространяется молва, что сын Иоанна Грозного, «природный царь» Димитрий все-таки жив. Народ опять заволновался. Для пресечения этого слуха патриарх Ермоген рассылает по городам грамоты (ноябрь 1606 года), в которых подробно описывает обстоятельства гибели Лжедмитрия и перезахоронения в Москве мощей погибшего в Угличе царевича Димитрия, последнего сына Иоанна Грозного. И все-таки в народе не перестают судачить об «истинном царе»...

Для пресечения явления «самозванства» как такового, для принесения всенародного покаяния за убийство царя Феодора Годунова и за присягу Лжедмитрию, для снятия анафемы за эти преступления патриарх Ермоген пригласил в Москву смещенного поляками(!) предыдущего русского патриарха Иова. 20 февраля 1607 года в московском Успенском соборе два патриарха приняли всенародное покаяние и простили всех православных христиан «в сей век и в будущий». Но эти меры не дали желаемого результата — народ не хотел Шуйского, боярского царя.

Через полгода миф о спасшемся сыне Иоанна Грозного стал… реальностью: объявился еще один претендент на русский престол, метко названный «тушинским вором». В течение года им была захвачена вся южная и средняя Россия и 1 июня 1608 года вор стал лагерем в селе Тушине, в семнадцати километрах от московского Кремля. Как ни печально это признать, вору присягали многие русские города…

Светская власть заколебалась — в стране хозяйничали поляки, казаки и холопы. Как писал Михаил Загоскин в своем замечательном романе «Юрий Милославский или Русские в 1612 году», «никогда Россия не была в столь бедственном положении, как в начале XVII столетия: внешние враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего совершенное безначалие — все угрожало неизбежной погибелью земле русской». Лишь пастыри Церкви стояли на страже государственных интересов, личным примером убеждая народ сохранять верность присяге и законному государю. Это архиепископы Феоктист Тверской, Иосиф Коломенский, Сергий Смоленский, епископы Галактион Суздальский, Геннадий Псковский, Феодосий Астраханский, преподобные Галактион Вологодский, Евфросин-прозорливец Синозерский и оставшиеся безымянными сотни священнослужителей и монахов... Но их голос заглушали все более усиливающиеся призывы к свержению царя Василия Шуйского.

Только благодаря патриарху Ермогену, сумевшему убедить людей остаться верными царю, которому присягали перед Богом, первая попытка переворота в феврале 1609 года закончилась неудачей. Заговорщики бежали в Тушино, куда патриарх послал две грамоты, в которых со свойственной ему прямотой писал: «Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам всякого чина, возраста и сана, а ныне не ведаю, как и назвать вас, ибо вы отступили от Бога, ...отступили от Богом венчанного и святым елеем помазанного царя Василия Ивановича. Вы забыли обеты православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитались и возросли; преступили крестное целование и клятву — стоять до смерти за дом Пресвятой Богородицы, и за московское государство, и пристали к ложно-мнимому вашему царику... Заклинаю вас именем Господа Бога: отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца».

Увы, этот отеческий призыв не возымел успеха.

Семибоярщина

В сентябре 1609 года польский король Сигизмунд, узнав о союзе русских со шведами против «тушинского вора», объявил России войну. Интервенты глумились над Православной верой, грабили и жгли храмы, города и села, убивали русских людей. Царская власть была бессильна...

Духовная же власть оказалась на высоте: по всей России набатом разносился голос патриарха Ермогена — «непоколебимого столпа Православия», призывавшего народ одуматься: «Посмотрите, как Отечество наше расхищается и разоряется чужими; какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу!»

А заговорщики между тем делали свое дело — Москва опять заволновалась. И, несмотря на увещевания патриарха удержаться от нового злодеяния, которое обязательно будет наказано Богом и еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов, 17 июля 1610 года царь Василий Шуйский был низложен русскими изменниками-боярами и насильно пострижен в монахи. Патриарх объявил это пострижение незаконным, проклинал заговорщиков, молился в храме за Василия как за царя, Помазанника Божия. Казалось, он провидел надвигавшуюся опасность для России, ее веры, государственности и народности.

Захватившие власть бояре решили призвать на русский престол польского королевича Владислава. Много сторонников было и у вора. И только один патриарх Ермоген стоял за избрание русских кандидатов «от корене российского рода». Но Боярская Дума утвердила кандидатуру Владислава, и Ермоген, скрепя сердце, был вынужден уступить — с условием, что королевич примет Православную веру. 27 августа 1610 года Москва присягнула поляку!

Требования русских были отправлены с посольством под Смоленск к отцу Владислава, королю Сигизмунду. Но поляки и не думали их выполнять. Более того, польский король уже видел себя(!) на русском престоле, уже считал Россию провинцией Польши. Он слал в Москву указы, раздавал русские земли своим сторонникам, требовал немедленной сдачи Смоленска и введения польских войск в Москву.

Смоленск отчаянно сопротивлялся двадцать месяцев, а в Москву предатели-бояре, уже считавшие Сигизмунда своим правителем, поляков все-таки впустили. Иноверцы чувствовали себя здесь хозяевами — в Первопрестольной зазвучал католический орган и началось латинское богослужение. Посольству в Смоленск отдали приказ: «Отдаться во всем на волю короля», что фактически означало принесение присяги Сигизмунду!

Священная война

Что и говорить, ситуация была критическая. В эту роковую минуту лишь один патриарх Ермоген, «муж непоколебимой твердости», ставший в отсутствии царя «начальным человеком Земли Русской», показал пример стойкости и верности Православной вере и Отечеству.

Когда ему принесли капитуляционное послание на подпись, он твердо заявил: «Писать так, что мы все полагаемся на королевскую волю..., того я и прочие власти не сделаем... Явное дело, что по такой грамоте нам пришлось бы целовать крест самому королю». Даже под угрозой ножа 80-летний старец, «ветхий и слабый телом, но несокрушимо твердый духом», остался непреклонен в своих убеждениях.

На следующий день в Успенском соборе патриарх объяснил собравшимся всю опасность сложившейся ситуации для Церкви и Отечества и запретил целовать крест Сигизмунду, призывая народ крепко стоять за Православную веру. Это открытое выступление патриарха против поляков и русских изменников стало началом священной народной борьбы за Веру и Отечество. Во главе ее стал сам первосвятитель Церкви, слова которого разносились по всем уголкам России. После этого выступления поляки взяли патриарха под особый надзор.

В грамотах, которыми начали обмениваться тогда русские города, отмечалась твердая позиция «начального человека»: «Ермоген стал за веру и Православие и нам всем велел до конца стоять. Если бы он не учинил сего досточудного дела, то никто, из боязни польских и литовских людей, не смел бы молвить ни одного слова...»

После убийства в декабре 1610 года «тушинского вора» в трагическом Смутном времени, наконец, наступил долгожданный перелом — оно (убийство) стало неким дополнительным сигналом к объединению русских людей в борьбе с ненавистными ляхами.

Несмотря на надзор поляков, патриарх Ермоген по-прежнему рассылает грамоты в Нижний Новгород, Суздаль и Владимир, призывая православных на защиту Веры и Отечества. В них он разоблачал предательские планы короля Сигизмунда и, разрешая (освобождая) народ от присяги королевичу Владиславу, призывал идти «к Москве на литовских людей».

Поляки решили изолировать бунтаря: на патриаршем дворе была поставлена стража, не пропускавшая к нему даже его дворовых слуг. Отныне патриарх был лишен возможности писать свои воззвания, его держали «как птицу в заклепе»; как отмечали в летописи, «дьяки, подъячие и всякие дворовые люди его поиманы, а двор его весь разграблен». Такое насилие над старцем пробуждало в народе еще большее уважение и любовь к Ермогену, придавало еще больший вес его грамотам.

Москвичи скоро стали сами писать в другие города: «Вслед за предателями христианства... идут немногие. Святейший же патриарх... душу свою полагает за веру христианскую..., а за ним следуют все православные христиане. Будьте с нами заодно против врагов наших и ваших. Помните одно: если корень крепок, то и дерево неподвижно. Если корня не будет, к чему прилепиться? Здесь корень нашего царства, здесь знамя Отечества — образ Божией Матери, заступницы христианской, который евангелист Лука писал».

Наконец, зимой 1611 года сформировалось стотысячное ополчение двадцати пяти городов, которое возглавил рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Русские войска вместе с казаками двинулись к Москве.

«И один в поле — воин!»

Предатели-бояре заволновались и потребовали от патриарха, чтобы он приказал ополченцам не идти к Первопрестольной. «Не велю, — ответил Ермоген, — если все изменники и королевские люди выйдете вон из Москвы; если же не выйдете, то благословлю всех довести начатое дело до конца, ибо вижу попрание истинной веры... и разорение святых Божиих церквей, и не могу более слышать пения латинского в Москве». Поляки взяли патриарха всея Руси(!) под стражу — в воздухе запахло грозой...

В марте 1611 года в Москве вспыхнуло народное восстание. Два дня продолжалось кровопролитие... Поляки, не сумев одолеть русских, подожгли Москву, обратив в пепел Белый и Земляной город, а сами укрылись в Кремле. В этом пожаре были сожжены или разрушены почти все четыреста пятьдесят московских церквей.

Под угрозой смертной казни изменники-бояре и поляки требовали от Ермогена одно: чтобы он дал приказ русским отойти. Святитель твердо отвечал: «Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога. Если вы, литовские люди, пойдете из Московского государства, я благословлю русских идти от Москвы, если останетесь здесь, я благословлю всех стоять против вас и помереть за Православную веру». После таких слов несговорчивого старца заключили в Чудов монастырь под стражу из пятидесяти поляков. «Начального человека» земли Русской посадили на хлеб и воду!

Прошло еще три месяца... Первое Русское ополчение из-за разногласий между воеводами и подлого убийства казаками Прокопия Ляпунова распалось. В августе 1611 года в Кремль пробрались нижегородцы Родион Мосеев и Роман Пахомов. Им доверил патриарх Ермоген свою последнюю, предсмертную грамоту в Нижний Новгород, в которой не благословлял на царство сына Марины Мнишек и завещал: «Чтоб уняли грабеж, корчму и разврат, и имели бы чистоту душевную и братство, и промышляли бы, как реклись, души свои положити за Пречистыя дом, и за чудотворцев, и за веру, так бы и совершили...»

Поразительно это величие духа! Одинокий, беспомощный старец, в подземелье, мучимый голодом (его почти не кормили!), но не сломлен — он по-прежнему духовный лидер русского народа!

Почти год томился патриарх Ермоген в тяжком заточении, где и скончался мученической смертью 17 февраля 1612 года. Но имя его осталось бессмертным в истории России и Русской Церкви — он спас и Отечество, и веру Православную в самую критическую минуту, когда им угрожала опасность попасть под власть Польши и иезуитов!

Освобождение России от поляков, за которое с таким несокрушимым мужеством ратовал святитель Ермоген, успешно завершилось Вторым русским ополчением во главе с Мининым и Пожарским через восемь месяцев после его кончины — в октябре 1612 года.

 Ольга Глаголева