На крыше поливальной машины у м. Краснопресненская

Выступая против разрушительного курса Ельцина, мы – народные депутаты РФ от Российского христианского демократического движения – оказались в оппозиции и к руководству Верховного Совета, ибо противоборствующие стороны являли собой плеяду советской номенклатуры, не соответствовали роковым событиям эпохи, не понимали сущности происходящего.

Трагические события октября 1993 года многим омыли взор. Перед расстрелом 4 октября десятки депутатов крестил в осаждённом Доме Советов протоиерей Алексей Злобин, – он был секретарём Комитета Верховного Совета по свободе совести, председателем Подкомитета которого был я. Время способствует осознанию событий – на расстоянии затухают страсти. Кто-то одумался, когда обнажилось сокрытое. Годовщина трагедии обязывает к её объективному осмыслению.

Прежде всего, о причинах переворота. Его сторонники до сих пор утверждают, что народные депутаты РФ были избраны при коммунистическом Советском Союзе, поэтому их деятельность в независимой России была по существу не законна и они подлежали роспуску. На это можно указать, что и Ельцин тоже был избран президентом республики в составе СССР, а не как президент независимой страны. Далее говорится, что российский парламент мешал реформам президента. В то время как, напротив, Съезд народных депутатов России избрал Ельцина Председателем Верховного Совета, выведя его из политического небытия. Затем Съезд принял закон об учреждении поста президента и выдвинул Ельцина кандидатом в президенты. После чего парламент предоставил президенту чрезвычайные полномочия для проведения реформ. То есть, Ельцин как политический лидер состоялся только благодаря поддержке парламента и получил карт-бланш для благотворных преобразований. Только после того, как президент использовал свои чрезвычайные полномочиями не во благо страны: разрушил Союзное государство, развалил экономику и армию, обездолил большинство жителей радикальными реформами, – парламентское большинство вынуждено было уйти в оппозицию «реформам». Именно крах реформ вынудил ельцинский режим пойти на силовой переворот, чтобы уничтожить мощную оппозицию в лице высшего органа государственной власти страны (каковым был Съезд народных депутатов), добиться безнаказанности и навязать стране жёстко авторитарный режим, защищающий новый правящий слой и компрадорский номенклатурно-олигархичекий капитализм.

Репетиция переворота была проведена ещё весной 1993 года. 20 марта 1993 года Ельцин в телевизионном обращением к народу объявил, что подписал указ о введении «особого порядка управления». Конституционный суд Российской Федерации, ещё не имея подписанного указа президента, признал его действия, связанные с телеобращением, неконституционными, и усмотрел наличие оснований для отрешения президента от должности. Однако, позже представители Ельцина заявили, что неконституционный указ не был подписан. Созванный IX (Внеочередной) Съезд народных депутатов предпринял попытку отрешить президента от должности, но для импичмента не хватило 72 голосов. На случай же импичмента президента, его сторонники приготовились к силовому разгону Российского парламента. Приготовленные методы переворота говорят сами за себя. По поручению президента руководитель Главного управления охраны, комендант Кремля Михаил Барсуков разработал план действий, который «немедленно и без колебаний» был утверждён Ельциным. О вполне злодейском плане впоследствии  признавался непосредственно действующий субъект – руководитель главного управления охраны президента:

«Суть его сводилась к выдворению депутатов сначала из зала заседаний, а затем уже из Кремля. По плану Указ о роспуске съезда в случае импичмента должен был находиться в запечатанном конверте. После окончания работы счётной комиссии (если бы импичмент всё-таки состоялся) по громкой связи, из кабины переводчиков офицеру с поставленным и решительным голосом предстояло зачитать текст Указа. С кабиной постоянную связь должен был поддерживать Барсуков, которому раньше всех стало бы известно о подсчёте голосов. Если бы депутаты после оглашения текста отказались выполнить волю президента, им бы тут же отключили свет, воду, тепло, канализацию… Словом, все то, что только можно отключить. На случай сидячих забастовок в темноте и холоде было предусмотрено «выкуривание» народных избранников из помещения. На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином — химическим веществом раздражающего действия. Это средство обычно применяют для проверки противогазов в камере окуривания. Окажись в противогазе хоть малюсенькая дырочка, испытатель выскакивает из помещения быстрее, чем пробка из бутылки с шампанским. Офицеры, занявшие места на балконах, готовы были по команде разлить раздражающее вещество, и, естественно, ни один избранник ни о какой забастовке уже бы не помышлял. Президенту «процедура окуривания» после возможной процедуры импичмента показалась вдвойне привлекательной: способ гарантировал стопроцентную надёжность, ведь противогазов у парламентариев не было. Каждый офицер, принимавший участие в операции, знал заранее, с какого места и какого депутата он возьмёт под руки и вынесет из зала. На улице их поджидали бы комфортабельные автобусы» (А. Коржаков, «Борис Ельцин: от рассвета до заката»).

Вскоре после оглашения указа 21 сентября 1993 года № 1400 Конституционный суд Российской Федерации на экстренном заседании принял решение о том, что: указ Ельцина в двенадцати местах нарушает российскую Конституцию и, согласно Конституции, является основанием для отрешения президента Ельцина от должности. Ибо действующая Конституция России гласила: «Статья 121-6. Полномочия Президента Российской Федерации (РСФСР) не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации (РСФСР), роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».

Вспоминаются эпизоды в осаждённом Доме Советов. На первом заседании разогнанного Ельциным Съезда по электронной системе мне выпало выступать одним из первых. Я призвал депутатов исходить из реальных фактов: президент, безусловно, является узурпатором и совершил государственный переворот, но он, в отличие от Верховного Совета обладает рычагами власти. Поэтому Съезд должен отказаться от обличительных бездейственных деклараций и утопических призывов, а принимать решения, которые способны реально остановить беззаконие. В этом смысле я озвучил предварительно размноженный на моей полиграфической технике, незадолго до этого завезённой в здание Верховного Совета, проект постановления Съезда. В нём предлагалась чрезвычайная концепция выхода из чрезвычайной ситуации. В первом пункте предлагалось назначить сроки одновременных досрочных выборов президента и народных депутатов. Во втором – вступить в переговоры с президентской стороной для разработки правовых основ досрочных выборов. В третьем: в случае отказа президента пойти на законные досрочные выборы квалифицировать его действия как государственный переворот, что является тягчайшим преступлением. В итоге предписывалось всем силовым структурам страны приступить к задержанию участников переворота. Я пытался сформулировать реальную концепцию выхода из кризиса, – задать поле между альтернативами: президентским заговорщикам предлагалось мирное разрешение конфликта, отказом от этого они обнажали свои узурпаторские мотивы и потому на законных основаниях подлежали аресту. В ответ на моё предложение в зале заседаний со всех сторон, в том числе и от своих коллег патриотов-государственников я услышал обвинения в том, что предлагаю вступать в переговоры с узурпаторами, которые находятся вне закона. То есть услышал очевидные, но политически беспомощные декларации политиков, призванных к спасению страны. Выступая затем каждый день, мне с помощью Олега Румянцева удалось убедить Съезд принять-таки решение о досрочных одновременных выборах, но сделано это было только 24 сентября, – после силовой и информационной блокады Дома Советов, отчего общество об этом не узнало.

Через несколько дней после переворота руководство Верховного Совета поручило мне провести переговоры с председателем Центрального банка Виктором Геращенко о том, чтобы банк перечислил Верховному Совету причитающиеся ему финансовые средства, без которых невозможна нормальная жизнедеятельность высшего органа государственной власти. Виктор Владимирович вышел из своего кабинета на лестничную клетку и сказал примерно следующее: если меня снимут, это не нужно и вам, поэтому я могу только срочно перечислить отпускные депутатов и сотрудников Верховного Совета, – это тоже приличные средства. На том и порешили. Но и за этот совершенно законный шаг «демократические» СМИ обвинили председателя ЦБ в предательстве.

До сих пор слышны слова о попытке коммуно-фашистского переворота, хотя об этом уже не прилично говорить. Примерно 25 сентября 1993 года ко мне в Доме Советов обратился американский тележурналист: как вы – демократ по убеждениям –  могли оказаться среди экстремистов и фашистов? Я спросил, где он видит таковых. Журналист показал на площадь перед Домом Советов. Мне пришлось указать на очевидные факты. Всегда и везде политические перевороты сопровождаются выплеском на улицы экстремизма. С той разницей, что у нас не бьют витрин, не жгут автомобили, не избивают милицию, что, в обстоятельствах гораздо менее радикальных, уличная толпа делает всегда в «добропорядочной» Америке и Европе. И сегодня нужно признать объективное: вплоть до 3 октября при потоках лжи в средствах информации, полной блокаде с колючей проволокой (даже машины скорой помощи не пропускались), отключении всех средств жизнеобеспечения – в течение двухнедельной эскалации насилия тысячи защитников Дома Советов вели себя невиданно сдержанно. Далее я попросил журналиста указать мне хотя бы на одного депутата-экстремиста или фашиста. Или, хотя бы на одно экстремистское фашиствующее выступление депутатов, или такого рода постановление российского парламента. Ничего подобного американский журналист привести не мог, ибо депутаты в той ситуации проявили удивительную уравновешенность.

Никаким коммуно-фашизмом в депутатском корпусе не пахло. Другое дело, что происходящее у стен Белого Дома, как всегда в подобных обстоятельствах, было неуправляемо со стороны парламента. Откуда пришли и кому были выгодны отряды РНС Боркашова с фашистской символикой марширующие у американского посольства и перед зарубежными телекамерами? То же и большевистские вопли коммунистической агитбригады Анпилова. Как президентской пропаганде без таких провокаторов удалось бы убедить мир в коммуно-фашистском путче?

Один из примеров провокаций. За несколько дней до расстрела я подъехал к Краснопресненскому райисполкому, в котором был своего рода штаб той группы депутатов, которая осталась снаружи колючей проволоки вокруг Дома Советов. На моих глазах к райисполкому подбегает группа вооружённых до зубов молодых людей в камуфляже. Они ставят к стенке и разоружают милиционеров, наряд которых постоянно находился в автомобиле при входе. Размахивая огромными «базуками» – ручными пулеметами, они поднимаются по этажам, обыскивая всех встречных. Я следом за ними вхожу в кабинет председателя райисполкома. Саша Краснов стоит за столом с большим количеством телефонов под дулами автоматов-пулемётов. Я называю себя и спрашиваю, в чём дело. Александр: Виктор, они требуют, чтобы я немедленно отдал распоряжение всем отделениями милиции района выдать им оружие. Во-первых, у меня нет на это никаких полномочий, и меня никто не послушает. Во-вторых, милиция в данный момент занимает нейтральную позицию, и подобная акция немедленно подтолкнёт её выступить против Верховного Совета. В общем, нам удалось убедить боркашовцев (это были они), в бессмысленности требований. Это был не наивный патриотический энтузиазм, а провокация, и если бы она удалась, кровопролитие началось бы раньше. Кстати, никто из баркашовцев не попался при  штурме Дома Советов, все вовремя ушли известными им подземными тропами или дырами в оцеплении.

Многие годы в годовщину расстрела у стен стадиона возле Дома Советов собирался массовый митинги протеста, сотнями портретов расстрелянных людей. Всякий раз их пытались «возглавлять» коммунистические организации – КПРФ Зюганова и радикалы Анпилова, что тоже способствует распространению мифа о «коммунистическом перевороте». Но у КПРФ не было своей фракции среди депутатов, коммунисты не имели большого влияния в парламенте. У Дома Советов они были далеко не в большинстве, заметна была только малочисленная, но крикливая группа Анпилова. Уже забылось, что накануне расстрела лидер коммунистов Зюганов выступил по центральным телевизионным каналам и призвал коммунистов покинуть Дом Советов и не выходить на улицы.

После того, как Дом Советов изолировали колючей проволокой, я старался в различных «горячих» точках предотвращать насилие. Увёл с митинга на площади у здания МИД к Киевскому вокзалу большую группу протестующих в тот момент, когда ОМОН по команде явно шёл на расправу с людьми. Около двух часов через мегафон разоблачительно-призывными спичами гасил импульсы агрессии со стороны ОМОНа, одновременно организуя не панический отход под натиском вооружённого до зубов милицейского отряда. У Киевского вокзала я призвал народ разойтись и собраться на следующий день в другом месте. 28 сентября я оказался на углу Конюшковского переулка и Конюшковской улицы возле метро Краснопресненская, где перед милицейским заградительным кордоном собралась большая масса народа. Забрался на поливальную машину, но без мегафона я безоружен. Обратился к людям с просьбой найти мегафон. Через полчаса какой-то бойкий парнишка принёс, а как это было, описал в своём дневнике белодомовского сидельца Хасбулатов:

Ребриков рассказывает: вчера у Аксючица не было мегафона для выступления перед стихийной демонстрацией. Парнишка лет 12 вызвался пройти через все кордоны и доставить. Прибежал. Говорит: «Меня дядя Аксючиц прислал за мегафоном, – от него передал записку: «Срочно нужен мегафон». – «Я пройду, я знаю как пройти», – и пронёс, чертёнок.

Вскоре пошёл проливной дождь, но обстановка накалялась, люди заботливо передавали нам на «трибуну» сухую одежду, зонтики. Я читал постановления Верховного Совета, противоборствующим сторонам вещал о ситуации, призывал ОМОН не проявлять насилия по отношению к своим согражданам. В результате многих часов «пропаганды» омоновцы начали размягчаться, поддались нашим уговорам и стали передавать в Дом Советов еду и лекарства. Дело шло к тому, что могли пропускать врачей. Далее поступила команда (цитируется по записи радиоперехвата):

- Начать оттеснение, не дать возможности прорыва демонстрантов. Сейчас от «Мира» подбросим подкрепление…

- Как действовать?

- Оттесняйте, выдавливайте. Снимите с поливальной машины эту гниду Аксючица и других нардепов. Отобрать у них мегафон…

- Куда нардепов?

- Те, что с внутренней стороны — пусть стоят. Полезно помокнуть. А тех, кто вне оцепления, не пускать в Белый дом ни под каким предлогом. Если что –  бить, но аккуратно, без следов…

- Поняли, погоним к «1905 году»…

Появилось несколько автобусов со свежим подразделением милиции, гораздо свирепее вооружённом и настроенном. Под руководством человека в штатском они стали оттеснять людей и окружали нашу «трибуну». Пришлось спрыгнуть и вновь организовывать организованный отход под натиском ОМОНа. Несколько часов стена щитов по широкой улице теснила скандирующую толпу к станции метро 1905 года. Периодически некоторые горячие головы или провокаторы пытались бросать в ОМОН металлические трубы и булыжники – их приходилось осаживать. В другую сторону обращался с призывами не проявлять насилия к мирным людям, вышедшим на мирную демонстрацию. У метро прокричал, что мы честно выполнили свой гражданский долг и сейчас нужно уйти от столкновения с милицией в метро. Несколько молодых людей обозвали меня предателем. Я же ответил, что предательством было бы провоцировать гражданских людей к столкновению с вооружённым до зубов отрядом, явно готовым пойти на самые крутые меры. Кровавые столкновения могли начаться раньше 3 октября…

Конечно, у депутатов было много ошибок, слабости, глупостей. Но где и когда в радикальной ситуации, в которую вогнал страну указ № 1400, было иначе? Да, решение об одновременных досрочных выборах президента и парламента нужно было принять в первый же день заседания Съезда (как настаивал я и Олег Румянцев), а не через неделю, когда об этом уже никто не узнал, ибо информационная блокада была полная. (Гайдар в очередную годовщину лгал на страницах «НГ»: депутатов пришлось разогнать потому, что они не соглашались на одновременные выборы.)

Действительно, руководители Съезда проявили отсутствие политической и государственной мудрости. Примерно 27 сентября я принес руководству Верховного Совета проект постановления Съезда, в котором предлагал одну из возможных (я убежден и поныне) моделей мирного урегулирования конфликта властей. Предлагалось решением Съезда сформировать Конституционную Ассамблею. Задача такого рода экстраординарного органа (а ситуация и требовала только неординарных решений): разработка и принятие конституционных законов об одновременных выборах президента и парламента. Роль Верхней палаты Собрания мог выполнить Конституционный Суд, задача которого в ситуации остаточной законности найти границы допустимого в правовом поле для выхода из чрезвычайной ситуации. Нижнюю палату предлагалось сформировать паритетно из представителей народных депутатов России и глав субъектов Федерации. Понятно, что это предложение, помимо всего, позволяло увеличить степень влияния Съезда, привлекая на свою сторону Конституционный Суд и губернаторов, которые в этот момент в помещении Конституционного Суда собрались на Совет Федерации, – как раз для поисков выхода из политического кризиса.

Председатель Верховного Совета Хасбулатов сжёг мой проект на свече (которая была единственным источником освещения) и дружески посоветовал никому об это не говорить, так как мы уже имеем одних узурпаторов, а эта затея превращает в узурпаторов и региональных руководителей. На мой вопрос: отцы-командиры, что прикажете делать? – я получил ответ: не рыпаться и ждать. Дождались известно чего. Лидеры противостояния президенту мало соответствовали трагической ситуации и безвольно отдавались революционной стихии, которая умело направлялась профессиональными провокаторами. Сначала был двухнедельный концлагерь, устроенный президентской властью парламенту страны, затем выстрелы в защитников Дома Советов из мэрии, и только затем возгласы Руцкого о захвате Останкина, – вслед бросившейся туда толпе.

Сознавая приближающуюся кровавую расправу, я предпринимал попытки поспособствовать началу переговоров. Из Конституционного Суда позвонил митрополиту Кириллу и призвал срочно начать переговоры, а посредником может быть только Патриархия. Он сказал, что сегодня руководители РПЦ встречаются с президентом, но до этого хотели бы встретиться с кем-нибудь из руководства Верховного Совета. Я сказал, что в Конституционном суде находятся председатели палат Верховного Совета Абдулатипов и Соколов. Владыка Кирилл предложил срочно привезти их в Данилов монастырь, что я и сделал на своём автомобиле. При этой встрече был оговорен формат переговоров, начавшихся на следующий день – 1 октября. В переговорах участвовала делегация, представленная находящимися в Доме Советов народными депутатами, а я оказался за пределами колючей проволоки и потому непосредственно в переговорах участия принимать не мог. Запомнился эпизод, когда после многочасовых сидений в холл здания в Даниловом монастыре вышел заместитель председателя Верховного Совета Воронин и сказал мне, что достигнуто соглашение, которое сейчас перепечатывается, после чего оно будет подписано: демилитаризация ситуации вокруг Дома Советов, частичное снятие блокады – пропуск в Дом Советов корреспондентов, продовольствия, включение водопровода, начало переговоров о разрешении политической ситуации. После перечисления этих разумных тезисов он добавил: а завтра соберётся народ и – на Кремль… (Ещё пример роковой неадекватности). Воронин предложил мне срочно дать пресс-конференцию по поводу происшедшего, но в самом начале её СМИ информировали о прекращении переговоров. Депутат Валентина Домнина рассказывала, что в последний момент перед подписанием соглашения о перемирии Филатов сказал Лужкову, что президент не примет это соглашение, ибо оно узаконивает депутатов. Представители президента покинули переговоры, но средства массовой дезинформации объявили о том, что переговоры были прерваны по вине народных депутатов. Ельцинскими СМИ навязана другая интерпретация переговоров, которая не соответствует действительности: «В ночь на 2 октября было подписано соглашение — протокол № 1 между руководителями палат Верховного Совета, с одной стороны, и представителями верного Ельцину правительства и его администрации, с другой, о проведении учёта и сдачи на хранение всего оружия, находившегося, в том числе и в руках у случайных лиц, оборонявших Дом Советов. После подписания протокола № 1 в здание было подано электричество и пропущены несколько сотен журналистов, смягчён пропускной режим и был обеспечен свободный выход для всех желающих. Однако после вмешательства председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова, руководствовавшегося, на взгляд аналитиков, личными амбициями, около полудня 2 октября съезд народных депутатов денонсировал это соглашение и переговоры были прекращены» («Википедия», «Разгон Верховного Совета»).

Танковый расстрел Дома Советов, к которому вынудил Ельцин армию, выплеснул на улицы столицы инфернальные силы. Самое страшное в том, что верховная власть не только разрешила, но и призвала к массовым убийствам, во многом организовала их. Как рассказывал впоследствии руководитель группы «Альфа», Ельцин приказал расстрелять в Доме Советов всех депутатов, приказал Коржакову пристрелить Хасбулатова и Руцкого. Слава Богу, «Альфа» не выполнила приказ, напротив, способствовала мирному выводу депутатов и многих защитников из Дома Советов. В прессе писали о сотне снайперов (собранных Коржаковым по стране и за её пределами), которые отстреливали обе противостоящие стороны и мирных жителей, чтобы взнуздать конфликт и вынудить спецназ к штурму Белого Дома. Так был убит снайперской пулей в заднюю часть шеи офицер Альфы. При этом со стороны Дома Советов не было ни одного выстрела, которым кого-либо был ранили или убили. Беззаконие власти мгновенно отозвалось разнузданием звериных инстинктов у тех, кто не чувствует Бога в душе. Толпы мирных жителей глазели на расстрел и рукоплескали танковым залпам. Штурмовые отряды, сформированные из армейских выродков, спецслужб, а также частных охранных фирм, при первом запахе крови мгновенно расчеловечились и устроили кровавую бойню.

Инфернальную атмосферу вокруг Дома Советов отражает фрагмент расшифровки милицейского радио-эфира в ночь на 4 октября 1993 года:

Никого живым не брать… Мы их перевешаем на флагштоках везде, б…, на каждом столбу перевешаем, падла… И пусть эти пидарасы, б…, из Белого дома, они это, суки, запомнят, б…, что мы их будем вешать за …!  Ребята, они там, суки, десятый съезд внеочередной затеяли…  Хорош болтать, когда штурм будет? Скоро будет, скоро, ребята. Руки чешутся. Не говори, поскорее бы! … А мы их руками, руками. Анпилова ОМОНовцам отдать, вместе с Аксючицем и Константиновым.

Вооружённые подонки расстреливали людей у бетонных стен стадиона, в подвалах, в подъездах, в укромных местах окрестностей Дома Советов избивали и пристреливали попавшихся безоружных, охотились за мелькающими в окнах жителями. Особенно усердствовали анонимные профессионалы, как впоследствии писали газеты - «снайперы Коржакова».  Установлено около тысячи убитых. Сотни родителей с портретами расстрелянных молодых людей являлись на каждую годовщину к поминальному Кресту возле Дома Советов. А сколько убитых было сожжено в столичных моргах?! Мой друг, прокурор-криминалист Генеральной прокуратуры Володя Соловьёв бросил в радио-эфире короткую фразу, которая всё во мне перевернула. Ведущий передачи спросил: что заставляет Вас так ретиво отстаивать свою позицию. Он ответил: после того, как я увидел около Белого Дома окровавленные машины с телами молодых людей, меня ничто не заставит говорить или делать что-либо противное своим убеждениям. И никто за массовые убийства не понес никакой ответственности!

Никакие ошибки белодомовцев, все провокации вокруг не оправдывают кровавую бойню. Через два дня после расстрела Дома Советов я имел возможность спросить советника президента Сергея Станкевича: без споров – кто виноват, кто прав, что законно или нет, – зачем же танками, зачем столько крови, если своих целей вы могли достичь менее жестокими средствами, например, усыпляющими газами? Ответ я получил искренний: это – акция устрашения для сохранения порядка и единства России, ибо теперь никто и пикнуть не посмеет, особенно руководители регионов.

Столичная интеллигенция и потребовала от президента перманентного устрашения, называя это демократией. После кровавого расстрела Дома Советов группа московских интеллектуалов в своём обращении, видимо, устыдясь своей слабости («нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми»), так определила самое «грозное» в происходящем: «И “ведьмы”, а вернее – красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грозно оскорбляли народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать… Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли её продемонстрировать нашей юной… демократии?» Пушечной демонстрации и расстрелов сотен молодых людей оказалось недостаточно, требовали чего-то более радикального.

И доныне одни из них заклинают, что благодаря кровавой расправе над политическими оппонентами шаг к демократии мы сделали, другие же убеждены, что тогда поступили правильно, хотя и признают, что ни к какой демократии это не привело. И никаких тебе мальчиков кровавых в глазах – всё та же классовая ненависть застит взор! Впоследствии только у Юрия Давыдова хватило мужества признаться: «Мне не следовало пользоваться правом на глупость». Самые известные из подписантов впоследствии не защищали свои расстрельные призывы (Белла Ахмадулина, Василь Быков, Даниил Гранин, Дмитрий Лихачев, Булат Окуджава, Виктор Астафьев).

Один из печальных итогов того времени: обе стороны хуже, ибо ещё не сформировалась новая политическая элита России.

В ре­зуль­та­те кро­ва­во­го го­су­дар­ст­вен­но­го пе­ре­во­ро­та ок­тяб­ря 1993 го­да и на­вя­зы­ва­ния ав­то­ри­тар­ной кон­сти­ту­ции окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­вал­ся авторитарный ель­цин­ский ре­жим. У До­ма Со­ве­тов столк­ну­лись сле­дую­щие си­лы.

Пе­ре­во­рот ор­га­ни­зо­вы­ва­ли или под­дер­жи­ва­ли: сто­лич­ная пра­вя­щая но­менк­ла­ту­ра; струк­ту­ры тор­го­во­го и фи­нан­со­во­го ка­пи­та­ла, свя­зан­ные кор­руп­ци­ей с но­менк­ла­ту­рой (ком­пра­дор­ская бур­жуа­зия) и их ох­ран­ные от­ря­ды; кри­ми­наль­ные струк­ту­ры и их бое­ви­ки; радикал-ли­бе­раль­ная ин­тел­ли­ген­ция и их СМИ, идео­ло­ги­че­ски об­ра­ба­ты­ваю­щие российское об­ще­ст­во и вводящие в заблуждение зарубежную общественность; за­пад­ные по­ли­ти­че­ские ли­де­ры, об­ще­ст­вен­но­сть, фи­нан­со­вые кру­ги, СМИ, одоб­ряющие дей­ст­вия Ель­ци­на и по­могающие ему. В российской прессе неоднократно писалось об участии в событиях снайперов, привлеченных Коржаковым из-за рубежа (официальная пропаганда называла их «снайперами Руцкого»). Различные си­лы объ­е­ди­ня­ло стрем­ле­ние со­хра­нить ре­жим, пре­дос­тав­ляю­щий не­ви­дан­ные воз­мож­но­сти обо­га­ще­ния и кон­тро­ля над Рос­си­ей. Мно­гих по­бу­ж­да­ла к дей­ст­ви­ям бо­язнь пра­во­су­дия.

По дру­гую сто­ро­ну бар­ри­кад, внут­ри До­ма Со­ве­тов, бы­ли пред­став­ле­ны сле­дую­щие со­ци­аль­ные и по­ли­ти­че­ские груп­пы. Боль­шин­ст­во де­пу­та­тов вы­ра­жа­ло ин­те­ре­сы ди­рек­тор­ско­го и управ­лен­че­ско­го кор­пу­са – про­из­вод­ст­вен­но­го ка­пи­та­ла, ко­то­рый по сво­ей при­ро­де ори­ен­ти­ро­ван го­су­дар­ст­вен­но. Бы­ла там и часть но­менк­ла­ту­ры, по тем или иным при­чи­нам вы­бро­шен­ная из сфе­ры рас­пре­де­ле­ния вла­сти и бо­гат­ст­ва. Сре­ди де­пу­та­тов бы­ло не­боль­шое количество пат­рио­тов-го­су­дар­ст­вен­ни­ков, сво­его ро­да идеа­ли­стов – но­си­те­лей пат­рио­ти­че­ской го­су­дар­ст­вен­ной идеи; на этот мо­мент они бы­ли ра­зоб­ще­ны, име­ли ма­лую об­ще­ст­вен­ную под­держ­ку, ибо на­цио­наль­ная идео­ло­гия бы­ла не­дос­туп­на ши­ро­кой об­ще­ст­вен­но­сти и дис­кре­ди­ти­ро­ва­на сред­ст­ва­ми ин­фор­ма­ции. Всех объ­е­ди­ня­ло стрем­ле­ние про­ти­во­сто­ять раз­гу­лу без­за­ко­ния, раз­ва­лу и рас­хи­ще­нию стра­ны, за­щи­та соб­ст­вен­ных жиз­нен­ных ин­те­ре­сов, ко­то­рые не сов­па­да­ли с кур­сом ре­жи­ма. Боль­шой раз­брос груп­по­вых ин­те­ре­сов был при­чи­ной аморф­но­сти ре­ше­ний Съез­да и ру­ко­во­дства Верховного Совета, не­спо­соб­но­сти к опе­ра­тив­ным адекватным ситуации дей­ст­ви­ям.

Во­круг До­ма Со­ве­тов со­бра­лись раз­но­шёр­ст­ные эле­мен­ты: представители обез­до­лен­ных, де­клас­си­ро­ван­ных и обоз­лён­ных слоёв, боль­шей частью не объ­е­ди­нен­ные ни­ка­ки­ми по­ли­ти­че­ски­ми ор­га­ни­за­ция­ми; ком­му­ни­сти­че­ские ор­га­ни­за­ции раз­лич­ных от­тен­ков, стре­мя­щие­ся к вос­ста­нов­ле­нию ком­му­ни­сти­че­ско­го Со­вет­ско­го Сою­за; ма­ло­чис­лен­ные пат­рио­ти­че­ские ор­га­ни­за­ции и мно­го­чис­лен­ные пат­рио­ти­че­ски на­стро­ен­ные гра­ж­да­не, за­щи­щаю­щие российский парламент как ру­беж со­про­тив­ле­ния ан­ти­на­цио­наль­но­му ре­жи­му, а не потому, что он выражал их материальные интересы. По­ми­мо это­го, воз­ле До­ма Со­ве­тов бы­ло мно­же­ст­во про­во­ка­ци­он­ных групп, руководимых спецслужбами. Всё вме­сте это пред­став­ля­ло пёст­рую тол­пу, свои­ми ло­зун­га­ми и дей­ст­вия­ми не вну­шаю­щую до­ве­рия рав­но­душ­но­му обы­ва­те­лю.

До кро­ва­вой раз­вяз­ки стре­ми­лись быть ней­траль­ны­ми ре­гио­наль­ные по­ли­ти­че­ские эли­ты, ар­мия и си­ло­вые струк­ту­ры, а так­же боль­шая часть об­ще­ст­ва. Ини­циа­ти­вы Пат­ри­ар­хии об уми­ро­тво­ре­нии сто­рон вла­сть ис­поль­зо­вала в ка­че­ст­ве идео­ло­ги­че­ской за­ве­сы, скры­ваю­щей её це­ли и дей­ст­вия. Пол­ной бло­ка­дой До­ма Со­ве­тов, огол­те­лой ин­фор­ма­ци­он­ной про­па­ган­дой, че­ре­дой кро­ва­вых про­во­ка­ций сто­рон­ни­кам Ель­ци­на уда­лось вну­шить об­ще­ст­ву миф о мно­го­чис­лен­ных вооружённых «ком­му­но-фа­ши­стс­ких» от­ря­дах в Бе­лом До­ме, яв­ляю­щих­ся уг­ро­зой об­ще­ст­вен­ной безо­пас­но­сти. Спо­соб­ст­во­ва­ли это­му и про­во­ка­ци­он­ные мар­ши­ров­ки пе­ред те­ле­ка­ме­ра­ми от­ря­дов праворадикалов с фа­ши­ст­ской сим­во­ли­кой, провокационное на­па­де­ние на зда­ние шта­ба СНГ левых радикалов «Союза офицеров» Терехова. В ре­зуль­та­те с ог­ром­ны­ми уси­лия­ми Ель­ци­ну уда­лось вы­ну­дить армейское руководство по­да­вить со­про­тив­ле­ние. Не­ви­дан­ный в ци­ви­ли­зо­ван­ных го­су­дар­ст­вах рас­стрел за­кон­но­го пар­ла­мен­та из танков и кро­ва­вая рас­пра­ва над его за­щит­ни­ка­ми по­на­до­би­лись Ель­ци­ну для за­пу­ги­ва­ния об­ще­ст­ва и оп­по­зи­ци­он­ных по­ли­ти­че­ских сил. Сви­ре­пая ак­ция уст­ра­ше­ния во мно­гом дос­тиг­ла сво­их це­лей: ре­гио­наль­ные ли­де­ры, мно­гие ко­леб­лю­щие­ся по­ли­ти­ки по­спе­ши­ли про­де­мон­ст­ри­ро­вать ло­яль­ность по­бе­дителю.

На вы­бо­рах в Фе­де­раль­ное со­б­ра­ние бы­ли вы­би­ты из борь­бы пат­рио­ти­че­ские не­ком­му­ни­сти­че­ские ор­га­ни­за­ции. Ряд их лидеров был арестован, у них изы­ма­ли по­ме­ще­ния, от­клю­ча­ли те­ле­фо­ны, пе­ре­кры­ва­ли воз­мож­но­сти фи­нан­си­ро­ва­ния пред­вы­бор­ной кам­па­нии, их ак­ти­ви­стов в раз­ных го­ро­дах милиция задерживала при сбо­ре под­пи­сей, они не до­пус­ка­лись к го­су­дар­ст­вен­ны­м ра­дио и те­ле­ви­де­нию, по ко­то­рым шла ин­тен­сив­ная дис­кре­ди­та­ция их дея­тель­но­сти.

В то же вре­мя бы­ли пре­дос­тав­ле­ны все воз­мож­но­сти для пред­вы­бор­ной кам­па­нии Жи­ри­нов­ско­го, который по­лу­чил го­ло­са мно­гочисленных избирателей-патриотов, так как все ос­таль­ные пат­рио­ти­че­ские объ­е­ди­не­ния не бы­ли до­пу­ще­ны к вы­бо­рам. Об­ще­ст­во ока­за­лось не­спо­соб­ным про­ти­во­сто­ять гу­би­тель­ным дей­ст­ви­ям ре­жи­ма по­то­му, что в на­ро­де, из­му­чен­ном де­ся­ти­ле­тия­ми ре­прес­сий и подавления, ещё не вос­ста­но­ви­лась ис­то­ри­че­ская па­мять, не воз­ро­ди­лось на­цио­наль­ное са­мо­соз­на­ние, не пробудилась национальная воля. Соз­дав без­вла­ст­ную Ду­му, сфор­ми­ро­вав ма­рио­не­точ­ную оп­по­зи­цию, пол­но­стью кон­тро­ли­руя пра­ви­тель­ст­во, ко­ман­да Ель­ци­на раз­вя­за­ла се­бе ру­ки. Но с это­го на­ча­лась жёсткая борь­ба раз­лич­ных кла­нов в пра­вя­щей олигархии, что и оп­ре­де­ли­ло мно­гие по­сле­дую­щие со­бы­тия.

Главный вывод из всего этого недоступен не только авторам обращения либеральной интеллигенции к президенту, но и многим современным радикал-демократам. Нормально, что в обществе ведётся политическая борьба и даже конфронтация. Нормально, что все мы придерживаемся различных политических взглядов. Патология начинается в тот момент, когда ради своих целей вожди превращаются в палачей. Ещё более патологично, когда люди, называющие себя интеллигенцией, пытаются всех убедить, что альтернативы кровавому разгрому быть не могло. Выбор был и в те дни, он был совершен со всей определённостью: большинство сегодняшних реалий, которые так не нравятся и демократам-обращенцам, являются роковым следствием кровавой акции насилия. Если демократией называть расстрел безусых юношей на стадионе, тогда что такое фашизм? До сего дня русская либеральная интеллигенция, презиравшая Лескова, не подававшая руки Достоевскому, подарившая России три революции, – остаётся верна своей исторической безответственности перед судьбой России.

Виктор Аксючиц