Дамаск – древнейшая столица мира, ему шесть с гаком тысяч лет. Я проработал там, точнее, в нашем посольстве в Дамаске около шести лет. Было это на рубеже 90-х годов. Россия в те годы в муках разрывала пелены советской эпохи, и многим даже казалось, что это к добру, что за этим последует обновление и освобождение. Тогда на улицах наших городов дефилировали «малиновые пиджаки» с мобильными телефонами размером с переносную армейскую рацию, гремели канонады бандитских «разборок» и в кремлевских кабинетах «обкашливались» воровские ваучерные аукционы – инкубаторы будущих олигархов. А Сирию, казалось, от всех передряг укрыл незримый купол вечного покоя и неизменности. Современность, конечно же, просачивалась и в эту патриархальность, но она была вынуждена покорно встраиваться в тысячелетнюю дрему, растворяясь в раз и навсегда заведенном порядке исламского бытия. “Hardship zone”- зона мучений – притворно сокрушался мой визави, американский дипломат Ким Мак Гил, странный плод корейской и ирландской любви, символ американского всесмешения, получавший (кстати) от Госдепа особые бонусы и льготы за «мучения». «О каких мучениях ты говоришь, Кимушка? – открыто издевался над ним я, поглощая дивный люля-кебаб в каком-нибудь тишайшем дамасском ресторанчике и созерцая мерное течение мирной жизни вокруг него. – Да в вашем Бруклине в тысячу раз больше шансов сложить голову, чем во всей Сирии!» Я не боялся упреков со стороны американского «друга»: тот не хуже меня знал и об уровне преступности в США, и о том, что в четырнадцатимиллионной Сирии за год совершалось от силы шесть – семь убийств, и как минимум пять из них раскрывалось по горячим следам, и все пять негодяев потом в глухих серых мешках вывешивались на автомобильном кругу у подножья горы Касьюн, чтобы проезжающие и вообще зеваки могли вдосталь насытиться этим экзотическим для «просвещенного Запада» зрелищем, а заодно кое-что намотать себе на ус.

Но мир устроен иначе, чем мне тогда представлялось. Изменения, которые так не любил Конфуций, добрались-таки и до моего Дамаска. Мерзкая, зловонная и рукотворная волна «арабской весны» выплеснулась на просторы страны Шам. Мир и покой ушли из этих мест. Сегодня глобальные СМИ рисуют нам, потребителям, картинку злодеяний законных властей и доблестного сопротивления оппозиции в Сирии. Но обольщаться не надо. «Картинку» изготавливают ровно те же, кто платит безумные гонорары наемникам и вообще всякому криминальному сброду, готовому резать и взрывать кого угодно, лишь бы щедро платили. По рассказам одного из наших братьев-переправщиков, православного сирийца, сейчас в тюрьмах Сирии содержится около полумиллиона этих «искателей приключений» (так и хочется добавить… на свою ж.), среди них есть и англичане, и турки, и арабы и африканцы. А Дамаск живет своей жизнью – не той, довоенной, но тоже вполне спокойной: детишки бегают по улицам, туда-сюда снуют велосипедисты, работают столь почитаемые мною арабские забегаловки. Изредка с окраин столицы раздаются громы взрывов и отдельные выстрелы. Война продолжается, и война идет на истребление. Башар Асад мешает многим «мохнорылым»: у него есть доверие народа, подкрепленное его готовностью провести в стране действительно назревшие демократические реформы, есть у него и ресурсы (Сирия вообще не имеет внешних долгов, отсюда ее Западу никак не достать), есть верность армии, есть общенациональное понимание того, какая судьба ждет сирийцев - арабов и христиан, друзов и курдов, - если «революция» победит. За примером далеко ходить не надо: кто-нибудь стал жить лучше в Ливии, Алжире, Тунисе, Египте?

Но есть и еще одно принципиальное обстоятельство. Как один из древнейших народов мира, торговавший с китайцами и евреями, когда в Европе еще только-только примерялись использовать шкуры для пошива штанов, сирийцы прекрасно, на уровне народной мудрости-интуиции понимают: их страна не просто очередная жертва на пути распространения управляемого глобального хаоса. Исторически, геополитически, фактически это краеугольный камень, на котором держится вся ближневосточная стабильность – отсюда и крайнее сплочение народа, и крайнее ожесточение тех, кому так неймется «сковырнуть» Асада. Ох, как зудит, ох, как неймется! 

Но и в России уже вполне отчетливо понимают, что Сирия это последний редут, прикрывающий ее тылы, ее «южное подбрюшье» перед натиском беспощадной энтропии хаоса и войны. Путин как никогда жесток, последователен и упорен: от Дамаска не откажемся, позиций не сдадим! «Кто нынче министр иностранных дел Сирии? – шутят сегодня в Дамаске. - Как кто? Известно, кто - Лавров, конечно!»

Сирия сильна. Она выстоит, выдюжит, победит. Залогом тому и ее тысячелетняя история, роль которой в национальном домостроительстве никогда не понять одноклеточным ковбоям с Уолл-стрит, и российский флот, демонстрирующий свои штандарты у восточного побережья САР. Но главное это народ, дух которого не сломлен, и не может быть уже сломлен. Если дух не падет, государство устоит – таков важнейший урок всей послевоенной истории, которую так рвутся поломать и переиначить новые «императоры всея мира» (или кем там они еще себя воображают?). Жалко, что в Сербии это осознали слишком поздно!

Новейшая история свидетельствует, что даже малые страны - чего уж говорить о больших! – способны эффективно противостоять милитаристской громаде объединенного, но дряхлеющего Запада. Она показывает, что «янки-береты» на самом деле хреновые солдаты, и на земле, там, где пыль, грязь, жара, холод и прочие «мучения», воевать они не могут. Им по душе другое – осыпать заведомо более слабого противника напалмом или высокоточными ракетами. Но все же никуда не денешься: неприятная правда войны такова, что однажды надо ступить на землю. Никто еще не выиграл войны с воздуха.

Держитесь братья-сирийцы! Мы с вами. Мы, русские люди, россияне, сыны своего Отечества вас не сдадим никогда. Ибо кем бы мы ни были, мы с вами в душе молимся одному Богу, и Ему славу воссылаем. Он – Бог любви и добра, верности и чести. И то, что происходит сейчас в падшем мире, Ему не угодно, соответственно каждый, кто противостоит этому бесчинству и мерзости пред Господом, может уповать на Его благоволение и помощь. Если же я с Богом – говорил Марк Подвижник – значит нас большинство.

Александр Нотин