Виражи жизни

Наши, так сказать, жизненные «орбиты» пересекались трижды. Вернее, два с половиной раза.

В августе 1962 года я впервые приехала в Москву из Тульской глубинки в гости к тетушке. Как раз в то самое время, когда столица торжественно встречала «космических братьев» — Андриана Николаева и Павла Поповича, впервые в мире совершивших многосуточный групповой космический полет. Отчетливо запомнилось радостное волнение людского моря, льющаяся из всех репродукторов бравурная музыка, транспаранты, множество воздушных шаров и флагов (мы шли в колонне автогиганта ЗИЛа, где работала тетя Лена) и… мои детские слезы: надетые по такому случаю новые туфли нещадно жали, а потому нам с тетей пришлось «сойти с дистанции», не дойдя до Красной площади совсем немного...

Второй раз я увидела Павла Поповича года через три — уже в Подмосковье. К тому времени наша семья перебралась в город-спутник Фрязино, и лето я, как и большинство фрязинских школьников, проводила в замечательном пионерском лагере имени… летчиков-космонавтов Андрияна Николаева и Павла Поповича. Торжественная линейка по случаю приезда космонавта (почему-то тогда он был один), солнечный и улыбчивый Павел Романович на трибуне и какая-то совсем недетская гордость за свою страну, за со-причастность к происходящему остались в памяти навсегда.

В 2007-м году очень недолго (так складывались жизненные обстоятельства) я работала в Институте медико-биологических проблем (ИМБП). И как-то, в отсутствии своей начальницы, взяла трубку зазвонившего телефона. Мужской голос (отчего-то очень знакомый?!) спросил Ирину Павловну и, услышав мой ответ, попросил ее перезвонить Павлу Романовичу. Мое замешательство длилось всего лишь секунду — моя журналистская ипостась (к тому времени я плавно «выруливала» на журналистскую стезю, сотрудничая в том числе и с одним ныне уже несуществующим глянцевым журналом «Элита России») в тот раз не сплоховала. «Поповичу?» — удивленно-радостно переспросила я и… напросилась на встречу. Положительный ответ не заставил себя ждать.

Моложавый (несмотря на свои семьдесят с хвостиком), не кичливый, легкий в общении, все еще по-мальчишески озорной и романтичный, болеющий душой за свое тогдашнее дело — таким предстал передо мной шесть лет назад один из патриархов отечественной космонавтики.

И это не всё о нем

В особом представлении четвертый из россиян (шестой из землян), поднявшийся в небесную высь, не нуждается. И все же перечислю небольшую толику званий, постов и должностей Павла Романовича Поповича, на которых он трудился свыше шестидесяти лет после своих двух космических полетов:

• генерал-майор авиации;

• дважды Герой Советского Союза (1962, 1974);

• доктор технических наук, профессор;

• президент фонда поддержки развития авиации и космонавтики имени Г. Титова;

• член Союза писателей СССР;

• член национального Олимпийского комитета СССР;

• сопредседатель Комитета национальных неолимпийских видов спорта;

• почетный президент Федерации бокса России;

• председатель Центрального совета общественной рыбоохраны СССР;

• председатель московского общества украинской культуры «Славутич»…

Награжден многими орденами и медалями, в том числе орденом Красной Звезды (1961), двумя орденами Ленина (1962, 1974), орденом Дружбы народов (1982), золотой медалью имени К.Э.Циолковского АН СССР, золотой медалью «Космос», медалью де Лаво, иностранными орденами и медалями.

За заслуги перед Отечеством ему поставлен бронзовый бюст на родине — в городе Узин Киевской области (Украина).

Он — почетный гражданин ряда городов России, Украины, Казахстана и Болгарии.

Его именем названы горный хребет в Антарктиде и малая планета.

Самая высокая мечта

— Павел Романович, сколько здравствующих космонавтов из первой шестерки осталось сегодня (в 2007 году)? 

— Двое — Валерий Быковский и ваш покорный слуга. Ушли Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев и Анатолий Карташев. Толю списали по состоянию здоровья, после него к нам пришел Гриша Нелюбов, он тоже уже умер. С Валерой мы изредка встречаемся: в последний раз — у Вали Терешковой на дне рождения.

— А вы были только коллегами-соперниками, так сказать, или все же в вашей космической «шестерке» присутствовали отношения иного рода? 

— Ну почему же только коллеги-соперники? У меня были очень хорошие, дружеские отношения с Юрой Гагариным и Германом Титовым, а сейчас — с летчиками-космонавтами Виктором Горбатко и Алексеем Леоновым.

— Чем дальше отстоят от нас те первые космические годы, тем чаще образы самых первых космонавтов легендаризируются, становятся чуть ли не иконными, лишенными каких-либо недостатков, присущих, в общем-то, каждому человеку. Конечно же, в первую очередь я имею в виду Гагарина. Действительно ли он был самым достойным из вас? Или это просто случай, стечение обстоятельств, что именно он стал первым? 

— Безусловно, тут был целый ряд причин. Начну с того, что идеального человека нет и быть не может. И Гагарин идеалом, а тем более, святым, конечно же, не был. Но было в Юре такое редкое сочетание человеческих качеств — простоты, скромности, любознательности, человечности, которые не могли не подкупать всех, кто его знал.

Второе. Давайте говорить прямо — первым космонавтом должен был быть русский человек. Это было понятно всем и даже не обсуждалось. Николаев — чуваш, я — украинец. Значит, один из двух: Гагарин или Титов. Герман был из семьи учителя русского языка и литературы (из служащих то есть). Интересно, что его отец так любил Пушкина, что назвал своих детей в честь литературных персонажей русского классика: Герман и Земфира. А Юрий вырос в обычной крестьянской семье. Одним словом, свой парень. Так сказать, один из многих. И не сбрасывайте со счетов его обворожительную улыбку!

До первого полета наша «двадцатка» называлась «группа слушателей-космонавтов» (после полета Гагарина она превратилась в «отряд космонавтов», и Юра стал его первым командиром). Но до этого было еще далековато, а на тот момент секретарем партийной организации и старшим в группе, то есть практически командиром, был я. Так вот, когда наш начальник, полковник медслужбы Евгений Анатольевич Карпов спросил мое мнение, кто должен полететь, я, не задумываясь, ответил: «Конечно, Гагарин». Он засмеялся и произнес: «Я думал, что ты назовешь себя». На что я абсолютно искренно сказал: «Ну, я же все понимаю».

Кстати, мы в группе провели свое тайное голосование. Каждый написал на бумажке имя самого достойного с его точки зрения и опустил в фуражку — потом оказалось, что все назвали Гагарина.

После полета Юры мы очень боялись, как бы его, такого молодого (он стал мировой знаменитостью в двадцать семь лет!), в буквальном смысле не погребли под собой эти самые «медные трубы», ведь испытание славой — самое тяжелое. Недаром говорят: если хочешь узнать человека по-настоящему, дай ему славу или власть. Могу засвидетельствовать: Гагарин с честью и достоинством вышел из этого тяжелейшего поединка, он был так же прост в общении, так же находил со всеми общий язык. А уж с кем только после полета ему не приходилось встречаться!

Как-то сама английская королева Елизавета II пригласила его на ланч. Сидят они друг против друга, а на столе кроме всевозможных яств — россыпь самых премудрых приборов: и вилочки такие, и ложечки сякие… Как поступил Юрий? Он обезоруживающе улыбнулся и сказал по-простому: «Ваше величество, я — обыкновенный летчик, каких у вас тысячи, и не обучен столовым премудростям. Я не знаю, как и за что взяться». А королева в ответ: «Мистер Гагарин, я родилась и выросла в Букингэмском дворце, но тоже не знаю всех этих премудростей. Давайте будем кушать так, как кому удобно». После обмена мнениями ланч прошел на высоте.

— А как попали в отряд вы?

— Могу сказать совершенно точно, что это была судьба. Судите сами. С самого раннего детства моей голубой мечтой было стать летчиком. И не просто летчиком, а летчиком-истребителем! Там, где я родился, под Белой Церковью, был аэродром, где я пропадал денно и нощно — лазил по самолетам, сидел в кабинах... Правда, моя мечта несколько поблекла за 900-дневную оккупацию, но после войны, как только появилась возможность приблизиться к ней, я ее (возможность) не упустил.

После учебы в ремесленном училище, техникуме, занятий в аэроклубе я поступил в военное авиационное училище летчиков, после окончания которого был откомандирован в Карелию. Когда в 1957 году запустили первый искусственный спутник земли (ИСЗ), и мы, летчики, узнали об этом, наши прогнозы были совсем не оптимистичными: «Наверное, только лет через двадцать кто-нибудь из наших полетит…» По семейным обстоятельствам через год я перевелся в подмосковную Кубинку.

Прошел год. Как-то вечером играли мы с летчиками в городки. Часов в семь подходит дежурный с повесткой: «Попович, тебя вызывают в штаб дивизии». Я бегом в гостиницу — переоделся в форму и, недоумевая и волнуясь (в чем дело?), направился к кабинету начальника политотдела (обычно такая встреча ничего хорошего не сулила). Захожу — в глазах зарябило от обилия генеральских погон и лампасов. Когда объяснили, по какому поводу меня вызвали, дали сутки на размышление, предупредив, что разговор этот — строжайшей секретности, и никто о нем знать не должен. Промучившись час (уж очень сложно было удержать все это в себе), я вторично открыл дверь кабинета и с порога заявил: «Я согласен!» — ответом мне был единодушный смех.

Из Кубинки нас отобрали десять человек, а в Москву поехал я один — остальных очень смущала медицинская комиссия. Мы уже знали, что если тебя там «забраковывали», то списывали из авиации в запас. А у всех были семьи. Куда в таком случае пойти? В сторожа, грузчики? Другой-то специальности у большинства ребят не было. Я же по этому поводу не переживал: у меня был 5-й разряд столяра-краснодеревщика (после ремесленного училища) и вторая специальность — техник-строитель, мастер производственного обучения. Так что худо-бедно, но в худшем случае на хлеб заработать мог.

В Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь со всего Советского Союза прибыло двести пять уже прошедших первичный отбор летчиков (из почти трех с половиной тысяч!). Целый месяц с 8 утра до 8 вечера нас всесторонне обследовали. Я прошел комиссию без сучка и задоринки и попал в число двадцати самых здоровых. Потом был Звездный, тренировки, полеты…

— Павел Романович, ну и куда все это подевалось? Почему престижнейшая в XX веке профессия космонавта ушла в тень всяких там бизнесменов, менеджеров, финансистов? Почему вашему поколению, военному и послевоенному, было все интересно, а сейчас подавляющей части молодежи интересны… даже и не знаю что? 

— Один мудрец сказал очень верные слова: нация, которая не занимается воспитанием подрастающего поколения, обречена на гибель. Разве наше время не подтверждает его правоту?

Мы только сейчас стали говорить о молодежных проблемах. Заметьте — только говорить! На практике же, по большому счету, до сих пор ничего не делается. Совсем крохотные подвижки если и есть, то только благодаря энтузиазму тех людей, которые по зову сердца работают с молодежью. Но разве можно что-то стоящее сделать только на одном энтузиазме?

Не буду голословным. Я — сопредседатель Комитета национальных неолимпийских видов спорта России (КННВС). Их, кстати, всего двадцать восемь. Мы проводим чемпионаты мира и Европы. В прошлом году в Германии выиграли пятьдесят золотых медалей — больше всех. Тысячи молодых людей собираются под наши знамена. Но, честно говоря, мы ощущаем себя какой-то полуподпольной организацией — никто о нас не знает, никто не помогает! Держимся на плаву лишь благодаря самоотверженной работе нашего председателя Михаила Ивановича Тихомирова и генерального секретаря Вячеслава Павловича Шеянова, да стараниям экс-чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова (второго сопредседателя). Надолго ли нас хватит?

Или другой пример. В 1988 году было создано Всероссийское аэрокосмическое общество «Союз», которое, кстати, и по сей день возглавляет летчик-космонавт Александр Серебров. Тысячи детей, членов ВАО «Союз», участвовали и участвуют в конференциях, олимпиадах, соревнованиях. Это наши потенциальные ученые, исследователи, космонавты, в конце концов. Но государственное финансирование сейчас, прямо скажем, слабенькое. А ведь когда-то была даже детская космическая телепередача!

Так же плачевно обстоят дела и с Ассоциацией музеев космонавтики, которую на общественных началах я возглавляю вот уже семнадцатый год. Все мероприятия, которые мы проводим (а их, поверьте, немало), обеспечиваются огромным напряжением сил и постоянным попрошайничеством. А ведь наши акции — своеобразная пропаганда космонавтики! Если и это дело загубить, кто же придет нам на смену?

Как может появиться росток, если никто не опустит семена в землю? Поэтому-то лично я всегда с удовольствием откликаюсь на приглашения выступить в той или иной молодежной аудитории, у меня время расписано на неделю вперед. Но эта востребованность и радует, и печалит одновременно — приглашают-то в основном нас, старичков, молодых космонавтов уже никто и не знает!

А может, это оттого, что в обществе возобладало мнение о ненужности космических полетов? И так не продохнуть от проблем — хватит бросать деньги на ветер! 

Вот поэтому-то космонавтика и вынуждена сама зарабатывать деньги, за что подвергается обструкции даже и со стороны самих космонавтов. К сожалению, жизнь повернулась таким образом, что мы вынуждены думать и о коммерческой стороне вопроса. Повторю, к сожалению! И здесь, на мой взгляд, надо очень точно соблюдать баланс, не отдавая все на откуп только одним коммерческим полетам. Кстати, безусловно, должно быть и разумное сочетание пилотируемой и автоматической космонавтики.

А насчет денег на ветер… Успехи в космосе — это наши успехи во многих областях, в том числе и военной. Ведь космическая отрасль вбирает в себя все передовые технологии, которые только существуют сегодня. А за этими технологиями — будущее. Хотя я вовсе не сторонник пропагандируемых нынче лунной и марсианской программ — они преждевременны. Нам надо наконец-то поставить на службу человечеству околоземной космос. Время экспериментов закончилось, теперь надо запускать промышленное производство чистейших лекарств и новых материалов, полученных на орбите. То есть ту идею, с которой, собственно, и началось освоение космоса: «Космос — на службу человечеству!», надо довести до логического завершения.

«В космос я цветы родной Отчизны

Брал, чтобы и в нем цвести весне…»*

Время безжалостно ко всем, и к своим героям тоже. 30 сентября 2009 года ушел в свой «последний полет» и Павел Попович. «Замечательный человек, верный и преданный своему делу, хороший друг», — так сказала о нем по этому печальному поводу первая женщина-космонавт Валентина Терешкова. Да и многие знавшие его лично отмечали только ему присущие качества: обаятельный, отзывчивый и душевный человек, замечательный организатор, прекрасный рассказчик…

Позволю себе добавить к этому лишь одно: и счастливый человек! Ибо при всех неминуемых жизненных издержках (одна война чего стоит!) Павел Романович Попович был по-настоящему счастлив — ведь того, чья детская мечта стала явью (и какой!), по-другому назвать нельзя.

Ну а лучшим завершением этого одного из последних его интервью, на мой взгляд, будут ставшие уже историей выдержки из бортового журнала космонавта-4, сделанные Поповичем во время своего первого полета, — в них отчетливо чувствуется пульс ушедшей советской эпохи, в них он весь:

«7 часов 45 минут московского времени. Корабль летит над Тихим океаном. За бортом ночь! В правый иллюминатор видна Земля, покрытая несплошной облачностью. Появилась Луна. Вот она, красавица! В отличие от земных условий она имеет объемный вид, чувствуется, что это шар в пустыне...

Корабль летит с огромной скоростью. Картины меняются. Сейчас в правом иллюминаторе звездное небо. Оно черное-черное! Большие яркие звезды видны так же, как и с Земли, но только не мерцают…

О, минутку! По распорядку — второй завтрак. Меня ждет колбаса, сэндвичи и вишневый сок.

Корабль выходит из тени. Какой вид! Тем, кто находится на Земле, этого не увидеть. Вот это космические зори! Горизонт у Земли ярко-бордовый, и сразу же темно-синяя полоса без плавного перехода. Затем идет светло-голубая полоса, которая переходит в черное небо. Вот полоска все ширится, растет, раздвигается, и появляется солнышко. Горизонт становится оранжевым, потом голубым, нежным. Красиво!

…Все происходит быстрее, чем я пишу…

8 часов 45 минут. Пролетаю над своей Родиной… На светлой стороне Земли горизонт более нежный, голубой. Я уверен, что наша родная Земля издали (с Луны, например) будет казаться голубым шаром.

Эх, и спешу я жить! За полтора часа проживаю земные сутки!

9 часов 01 минута. Корабль входит в тень. Земля принимает сначала светло-синий цвет и отличается от неба тем, что нет звезд. Что я видел на светлой стороне — в другой раз.

…Думаю я, видимо, как и Андрей (Андриян Николаев), сейчас об одном. Под нами — планета. До Родины далеко. Тысячи километров. Но она — рядом. Слышен ее голос.

Слышим. Волнуемся. Радуемся. Торжествуем».

Ольга Глаголева

* Из стихотворения П.Поповича «Я иду, Галактика».