Авторитетное мнение о происхождении понятия «свобода слова» для русского человека. Василий Ирзабеков придает расхожей фразе истинное звучание, одним пушкинским словом.

Дорогой наш читатель, хочу предложить небольшое испытание (признаться, рука так и тянется начертать куда более привычное для нас сегодня слово тест). Заключается оно вот в чём: предлагаю вашему вниманию отрывок некоего текста; вам же следует попытаться установить если не авторство, то хотя бы время его написания. Итак, будьте, пожалуйста, повнимательнее:

«Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея деньги, основать газету, собрать по первому кличу толпу писак, фельетонистов, готовых разглагольствовать о чём угодно, репортёров, поставляющих безграмотные сплетни и слухи, - и штаб у него готов, и он может с завтрашнего дня стать в положение власти, судящей всех и каждого, действовать на министров и правителей, на искусство и литературу, на биржу и промышленность.

Всякий, кто хочет, первый встречный, может стать органом этой власти, и притом вполне безответственным, как никакая иная власть в мире. Никто не выбирает его и не утверждает. Можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова?

Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всеми, что уверяю честью, глядишь около себя и не знаешь на ком остановиться...»  

Ну и как? Угадали? Не правда ли, очень современно?

Да и не просто современно, а даже, я сказал бы, на редкость актуально. Только вот как подумаешь, что автор этих удивительных строк, досточтимый Константин Петрович Победоносцев, начертал их твёрдою своей рукою в позапрошлом (!) веке… Так понять, так чудно предвидеть, так болезновать сердцем о Родине. Воистину, в России величие поэта и писателя, народного общественного деятеля всегда имело ещё и эту особенность, - все они, до единого, неложные пророки в Отечестве своём.

Что же до потока информации, которая с раннего утра до поздней ночи, да что это я, в самом деле, - круглосуточно, без передыху, или, как принято выражаться ныне на заморский манер – в режиме нон-стоп – обрушивается на бедные головушки наших граждан… а знаете, что мне это с некоторых пор напоминает?

Помните старую добрую сказку про горшочек каши? Вот этот самый злополучный горшочек и напоминает: всё варит и варит, всё варит и варит, уже под самую крышу (так ведь именуют порой наш ум, сознание – ещё говорят, что крыша съехала) добралась эта каша (или разваренная лапша?!) Того и гляди, она всех нас съест (да что там съест – слопает!) с потрохами, так и норовит… Только вот какое дело: та, сказочная, кашка, помнится, была вкусной-превкусной, а эта – бр-р-р!!! И что самое тревожное – творцы сего варева, похоже, напрочь позабыли то самое слово, заветное.    

 А между тем, патриарх русской словесности имел об этом предмете своё, чрезвычайно интересное, на мой взгляд, мнение.

«Наши слова свобода, освободить, - рассуждает Александр Семёнович, - в просторечии произносятся правильнее: слабода, ослабодить, поскольку происходят от понятия о слабости; ибо чем что-либо слабее держимо, тем более имеет свободы. Слабость верёвки даёт свободу привязанному на ней зверю; слабость смотрения за детьми даёт им свободу баловаться; итак, слабость и свобода суть смежные понятия. Так из слабоды сделалась свобода, остающаяся и поныне в просторечии слободою… Наше слово прост и однокоренные с ним опростать, простор, хотя прямо не означают свободы, однако со словом простор оная скорее воображается, нежели с противны ему словом теснота. Отсюда выражение прости меня не иное что значит, как опростай, освободи меня от наказания или гнева твоего».

Как же не похожа эта свобода, произрастающая из слабости, на излюбленное русское – воля.

Согласитесь, есть над чем задуматься. Как глубоко понимал, как тонко чувствовал это А.С. Пушкин:

«На свете счастья нет,

Но есть покой и воля…»   

Василий Ирзабеков