Ну компьютерщики всякие, – с ними всё понятно, – их явно не хватает в Европе. Но что Германия предложит стажировку молодому философу из России – это как-то не укладывалось в начинающей лысеть голове Виталика. Контракт на полгода, зарплата, руководство семинаром, перспектива издания наработанных материалов – это было очень неожиданно. Правда, тема предложена странноватая какая-то: «Логика гуманизма»...  

 

Как бы то ни было, а Виталик с радостью принял предложение и вот уже почти неделю находился в этом небольшом университетском городе. Найти квартиру оказалось делом непростым. Все хотели сдать свою недвижимость на больший срок, нежели быстротечные полгода. Поэтому пока что, до прояснения ситуации, Виталик квартировал у Владимира Францевича и Раисы, на которых вышел через русский магазин «Матрёшка».  

 

 

 

Эти казахстанские немцы, – да какие они немцы! – прибыли сюда в конце 90-х. Всего-то чуть больше десяти лет прошло, а они уже изъяснялись между собой на уморительно забавном для постороннего уха русско-немецком суржике. Немецкие слова с русскими падежными окончаниями, русские выражения с неуместными немецкими интонациями, а затем опять – вкрапления немецких междометий, – очень веселили Виталика. Правда, в последнее время всё-таки что-то изменилось. То ли Виталик попривык, то ли хозяева начали припоминать язык из своей прошлой жизни...  

 

Субботний ужин закончился, но хозяева и  гость по старой советской привычке продолжа  ли сидеть за разговорами на кухне.  

 

– Даже и не знаю, как подступиться к теме-то, – задумчиво произнёс Виталик. – Никогда с ней не сталкивался раньше. Но уже теперь всё – ввязался, и обратного хода нет.

 

– А что за тема? – скорее из вежливости поинтересовался собеседник.

 

– Тема такая, Владимир Францевич, – «Логика гуманизма».

 

– А-а-а, ну так это тюпишь дойчь! – заулыбался и закивал головой.

 

– Типично немецкая тема! – перевела слова мужа Раиса, увидев глаза Виталика.

 

– Трудно тебе придётся! – посочувствовал Владимир Францевич.

 

– Что, трудная тема, что ли? – не понял Виталик.

 

– Да нет, не тема... Выбор у тебя будет трудный... Не позволят тебе разработать её так, как надо, по совести. Но сейчас, сынок, ты этого не поймёшь пока что. Шпейте...

 

– Позже, – привычно продублировала Раиса.

 

– Ну и с чего думаешь начать? – продолжил Владимир Францевич.

 

– С истории вопроса, надо полагать. От истории логики через историю гуманизма – к логике гуманизма, – с готовностью ответил Виталик.

 

– Ну да, логишь.

 

– Логично, – пояснила Раиса.

 

– Ну, – продолжил хозяин, – и кто же, потвоему, был исторически первым логиком?

 

– Логика существует ровно столько, сколько существует человеческий разум. Но первым учёным- логиком считается Аристотель. Хотя древние греки вообще были хорошими логиками... – уверенно сказал Виталик.

 

– А первым гуманистом кто был? – перебил Владимир Францевич.

 

– А первым гуманистом называют Петрарку. Франческо Петрарку.

 

– Найн, – помотал головой Владимир Францевич. – Исторически первым и до сих пор непревзойдённым и логиком, и гуманистом был и остаётся Кое-кто.

 

– Не понял! – поднял брови Виталик. – Кто кое-кто?

 

– Дьявол, – по-прежнему спокойно пояснила Раиса.

 

– Той-той-той! Тьфу ты! – рассердился на жену Владимир Францевич. – Кто ж Его к ночи-то поминает!

 

Виталик решил выручить Раису и переключить с неё внимание мужа:   

 

– Ну вы бы, Владимир Францевич, так и сказали по-русски, – чёрт. А то Кое-кто какой-то...

 

– Так вот я как раз по-русски-то и говорю: Кое-кто. Это ты изволишь по-итальянски изъясняться.

 

– Как это? – удивился Виталик. – Я не знаю итальянского. Только английский.

 

– А так! С тех пор, как наша Машка за итальянца вышла...

 

– Дочь наша. Только не Машка, а Маша! – бросив на мужа укоризненный взгляд, уточнила Раиса. – Машкой корову зовут!  

 

– Так с тех пор я много о русском языке узнал, – как ни в чём не бывало продолжил Владимир Францевич. – Вот я тебе сейчас урок итальянского преподам. Костенлос...

 

– Бесплатно то есть, – Раиса не забывала о роли переводчика.

 

Владимир Францевич помолчал, собираясь с мыслями.  – Вот, слушай. Существительные мужского рода в итальянском обычно имеют окончание «о». Например, «гатто» – кот или «галло» – петух. Во множественном числе окончание существительных мужского рода меняется на «и». То есть, соответственно, «гатти» – коты и «галли» – петухи. Понял?

 

– Ну? И что? – недоумевал Виталик.

 

– Это была теория. А теперь – практика, – уверенно продолжил Владимир Францевич. –  Слово «черто» переводится не только как «конечно», но и как «Кое-кто, кого не называют », или «некто», «некоторый». А как, Виталя, будет это слово во множественном числе?  

 

Виталик задумался ненадолго и неожиданно для себя произнёс:  

 

– Черто? Так это что, «черти», что ли?

 

– Той-той-той! Они самые. Некие кое-кто, кого не принято называть... – Владимир Францевич развёл широкими ладонями.

 

– Ничего себе! – Виталик откинулся на спинку стула. – А я думал, это русское слово!

 

Владимир Францевич был доволен эффектом. Поэтому решил его закрепить:  

 

– А ты знаешь, что вот вы с Раисой – потомки скифов?..

 

– «Да, скифы мы, да, азиаты мы...» – дурашливо начал декламировать хрестоматийные строчки Виталик, но замолк.

 

– Подожди гордиться! Выслушай! Так вот «скифо» по-итальянски – «придурок», или «вызывающий отвращение», а «скифи», соответственно, сам понимаешь... Представляешь, Римская империя: проложены широкие дороги, функционируют театры, развлечения. Каменные многоэтажные строения. Искусство: мраморная и бронзовая скульптура, яркие фрески на стенах, мозаика на полу. Музыка и поэзия. Философия. Римское право главенствует. Даже апостола Петра ввиду его римского гражданства нельзя было наказать на месте, пришлось везти в Рим за тридевять земель... А тут – на географической карте к востоку от империи – написано: «скифи». Ютящиеся в каких-то землянках и деревянных сооружениях, не прокладывающие дорог и живущие не по законам, а по понятиям. Скифи, одним словом!  

 

Знакомая, по-видимому, с этими мыслями, Раиса привычно и беззлобно рассмеялась:  

 

– Володя, да ты сам-то не «скифо» разве? У тебя только отец был немец! Почему вы и оказались в казахских степях... Почему мы и оказались в Германии... А все остальные-то у тебя – скифи!

 

– Да ладно, это я так, – примирительно улыбнулся Владимир Францевич.

 

Но Виталик не потерял нить разговора. Поэтому он напомнил, выдержав вежливую паузу:  

 

– Ну так а почему этого Кое-кого мы можем считать первым логиком и гуманистом?

 

– А потому, что именно Он выстроил первую логическую схему, пронизанную якобы гуманизмом, то есть заботой о благе людей, – уверенно сказал Владимир Францевич. – Он сказал Еве в раю, что, мол, если съедите запретный плод с дерева, то не только не умрёте, но даже будете как боги. Позаботился, видишь ли, о людях! Просветил. Значит, Кое-кто и есть первый гуманист...

 

– А в чём логическая схема? – подтолкнул Виталик.

 

– В схеме два положения, – охотно продолжил Владимир Францевич. – Первое: съев плод, не умрёте. Второе: будете как боги. Ева, съев плод и убедившись, что это не смертельно, решила, что раз первое положение истинно, то, надо полагать, и второе тоже! Логишь?

 

– Логишь, – не мог не согласиться Виталик.

 

– Ну вот, так дальше и пошло: Кое-кто всегда подсовывает людям два связанных накрепко положения. Одно из них – правда, другое – ложь. Но правда обязательно ставится на первое место, потому что, только убедившись в истинности первого, человек может поверить и второму... Которое ложно...

 

– Ну вы – философ, Владимир Францевич! – искренне восхитился Виталик.  

 

– Володя, между прочим, в Казахстане главным инженером завода был, – тихо, но уважительно сказала внимательно слушавшая Раиса. – Это сейчас он на складе шаффает.

 

– Шаффает – значит трудится, – теперь уже Владимир Францевич выступил в роли переводчика. – А вообще, Виталя, завтра я тебе подкину идей для твоей работы. Расходимся. Завтра подъём в семь.

 

– Яволь! – Виталику удалось, кажется, к месту ввернуть одно из немногих известных ему немецких слов.

 

Утро выдалось серым и дождливым. Откинуть одеяло, казалось, могло быть по силам только безусловному герою. Но Виталик, хотя и не был героем, всё-таки заставил себя вылезти из тёплой постели и направиться в душ.  

 

Владимир Францевич и Раиса были уже на ногах и, вполголоса переговариваясь, как-то привычно и деловито собирались.  

 

На столе в кухне Виталика ждали ещё горячие булочки, сыр, ветчина и крепкий чай. Увидев недоумённый взгляд Виталия, Владимир Францевич тихо пояснил:  

 

– Мы с Раисой не завтракаем... Потом сразу и пообедаем. Ты, Виталя, приступай, а я тебе пока научное задание дам. Сейчас поедем в церковь. От тебя ничего особенного не требуется. Просто смотри, наблюдай... А потом выскажешь мне все накопившиеся критические замечания. Яволь?

 

– Яволь! – в тон ответил уже почти проснувшийся Виталик...

 

 

 

То, что было названо церковью, обескуражило Виталика. У него самого не повернулся бы язык назвать церковью эту хотя и достаточно большую, но всё же комнату, битком набитую людьми разных возрастов и ползающими между ними по ковру детьми. Стены комнаты были увешаны иконами, и множество святых, смотревших с этих икон, казалось, ещё более усугубляют толчею... Алтарь представлял собой какую-то каркасную конструкцию, занавешенную тканью... В полумраке потрескивали тускло горящие свечи...  

 

В хаотичном скоплении людей, как оказалось, невидимо существует очередь. Подобно течению в океане, которое, являясь частью этого океана, тем не менее ухитряется сохранить свою обособленность от него... Очередь понуро держала курс к немолодому священнику. Каждый, кто подходил к священнику, почему-то начинал пожимать плечами и, как пингвин, хлопать себя руками по бокам. Мужчины возвращались обратно в толпу ещё более хмурыми, а женщины  – заплаканными. Владимир Францевич и Раиса, как заметил Виталик, тоже сходили попингвинили...

 

За окном пока не рассветало, и ощущение какой-то всеобщей оставленности ещё более усугублял чтец, невыразительно что-то бормотавший в своём мрачном углу... Хотелось сейчас же, без малейшего промедления развернуться и выйти из этой сумрачной комнаты, вернуться обратно в яркий и понятный мир улыбчивых людей. Но Виталий невероятным усилием воли заставил себя не сделать этого.  

 

Наконец началась служба и всё никак не могла закончиться. Всё продолжалась, и продолжалась, и продолжалась... Ноги Виталика затекли, позвоночник требовал хоть какой-нибудь подпорки, мозг готов был взорваться в знак протеста против бессмысленности происходящего. Виталик смотрел на крошечного мальчишечку, вольготно валявшегося на полу, и жестоко завидовал ему... В конце концов, когда Виталик уже смирился с тем, что служба не закончится никогда, она всё-таки закончилась. Священник покормил многих из присутствующих – сначала детей, потом и взрослых – с одной ложечки. Облизав ложечку и поцеловав чашу, люди становились радостными и улыбчивыми. Поэтому когда, выслушав проповедь и поцеловав крест, люди стали выходить на улицу, хмурым оставался только один Виталик.  

 

– Ну молодец, выдержал! – похвалил Виталика подошедший радостный Владимир Францевич. – Я всё боялся, что ты уйдёшь!

 

– Чуть-чуть не ушёл, – честно признался Виталик.

 

– Тогда бы мы не смогли поговорить с тобой о логике гуманизма. Ну всё, мы заслужили обед. Рая! – он призывно помахал рукой Раисе, смеявшейся в группе женщин.

 

– Ну, Виталя, давай рассказывай, что тебе шептал Кое-кто в течение этих двух часов, – предложил Владимир Францевич, когда они все трое уютно устроились в маленьком итальянском ресторанчике.

 

– Никто мне ничего не шептал, – не сообразил Виталик.

 

– Ну это только ты так думаешь! Ну ладно, по-другому поставлю вопрос: какие мысли посетили твою учёную голову?

 

– Да, а вот мыслей было много! – охотно ответил начавший оживать Виталик. – И все какие-то... ну... непозитивные, что ли. Вообще-то это была первая церковная служба, которую я выдержал полностью, от начала до конца.

 

– Рассказывай, не стесняйся! Мы все через это прошли! Ты что думаешь, мы в Казахстане в церковь ходили, что ли! Найн! Здесь впервые оказались!

 

 

Раиса кивком головы подтвердила слова мужа.  

 

– Ну ладно! Изложу по пунктам, – начал Виталик. – Первое. Служба – чрезмерно, на мой взгляд, долгая. Чуть не полдня занимает...

 

– Всё правильно! – поддержал Владимир Францевич. – Эту мысль Кое-кто всегда первой подкидывает каждому новенькому. Он же гуманист! Человеколюб! Ему же жалко и людей, и их свободного времени, отнятого от семьи, от самообразования, культурного развития... Он очень сочувствует людям, что им ещё и вставать надо рано утром, чтобы успеть на службу. Вспомни своё утреннее состояние!

 

– Ну да, было дело, – почувствовав, что краснеет, согласился Виталик.

 

– Ну и как же устранить это неудобство в русле гуманизма? – риторически поинтересовался Владимир Францевич. – Так вот в своё время, поставив этот вопрос перед людьми, облечёнными церковной властью, Кое-кто подсказал им и логичный ответ: надо организовать несколько коротеньких служб в день. Вот она – настоящая забота о людях! «Жаворонки» придут на ранние службы, «совы» – на поздние. Главное ведь, чтобы людям комфортно было, а уж Духу Святому и пять раз в день сойти не составит труда! И службы надо сделать не длиннее школьного урока. Логишь?

 

– Ну, в общем, да, логишь.

 

– Вот так, руководствуясь гуманизмом и логикой, зарождалась католическая церковь!

 

Итальянец принёс две кружки пива мужчинам и какой-то цветной напиток для Раисы.

 

Сделав глоток, Владимир Францевич вернулся к разговору:  

 

– Ну, Виталя, продолжай. Что ещё тебя искушало? Что раздражало?

 

– Много чего! – без промедления ответил Виталик. – Ладно, служба долгая! Так ведь и присесть нельзя ни на секунду. Всего несколько стульев, да и те постоянно заняты! Оно, конечно, понятно, помещение маленькое...  

 

– Да хоть бы и огромное было, всё равно все стояли бы! – подала голос Раиса.

 

– Да-да-да! – согласно закивал головой Владимир Францевич. – Мы – ортодоксы. И, как и христиане первых веков, службу отстаиваем, а не отсиживаем. Но опять же в своё время Коекто подсказал церковным иерархам гуманную и логичную мысль: «Лучше сидя думать о Боге, чем стоя о ногах!» Логишь?

 

– Опять же логишь, – вынужден был согласиться Виталик. Собрался с мыслями и продолжил:

 

– Пение меня очень напрягало всю службу. Женщины сбиваются всё время... Голоса непрофессиональные какие-то...

 

– Так эти женщины и не певицы вовсе! – живо отреагировала Раиса.  

 

– Ну, да! – поддержал жену Владимир Францевич. – Ценителю голосов надо в театр идти, а не в церковь! Но мысль твоя... то есть не твоя, а эта – понятна. И логический вывод понятен: чтобы не искушать прихожан, надо пение поручить профессионалам. За зарплату они такое акустическое шоу продемонстрирую – уходить не захочешь! Вот как раз по этому пути и пошли католики! Наёмный органист с консерваторским образованием такую фугу зафугачит, что, сидя на своей скамеечке, всю свою жизнь заново проживёшь, слезами обольёшься! Только о Боге не вспомнишь!

 

Итальянец принёс и поставил на стол заказанное. Пожелал приятного аппетита на чистом итальянском. Беседа на время прекратилась...  

 

Владимир Францевич первым справился со своим блюдом и немедленно переключил свой рот в первоначальную позицию – на беседу:  

 

– Альзо, Виталя, в смысле – итак, а что ещё?

 

Виталик к этому времени уже основательно подобрел и поэтому уже без прежнего раздражения продолжил не торопясь, дожёвывая:  

 

– Дети очень мешали. Я не против детей, но они же всё равно ничего не понимают из того, что происходит! Зачем их мучить, поднимать рано, куда-то везти... И им трудно, и родителям – обуза, и посторонним – искушение...

 

– Ай да Виталик! – чему-то неподдельно обрадовался Владимир Францевич. – Ай да гуманист! Всех пожалел – и детей, и родителей, и всех прихожан! Только и тут ты не первый! Опять же католики этот путь уже проторили! И решили, что дети, когда подрастут лет до двенадцати, сами решат, как им строить отношения с церковью, с какой именно и надо ли вообще! Логишь?

 

– Вполне логишь, – согласился Виталик. Воспользовавшись паузой, взял инициативу на себя: – А я вот тоже хотел спросить... Почему, пообщавшись со священником, – ну в самом начале-то, – все отходят от него какими-то расстроенными? Женщины плачут даже... Что такого он им говорит?  

 

– Священник ничего им такого не говорит, – не раздумывая, начал отвечать Владимир Францевич. – Особенно наш отец Пётр! Он вообще только вздыхает! Наоборот, это прихожане рассказывают ему та-а-акое из своей жизни... Это исповедь! А отходят они от него расстроенными от стыда. Ты что, Виталя, ни разу не исповедовался, что ли?  

 

– Вальдемар, ты сам-то в каком возрасте исповедался первый раз! – укоризненно произнесла Раиса.

 

– Ты права, виноват! – неожиданно смиренно сказал Владимир Францевич. – Кое-кто попутал.

 

– Да ничего! – успокоил его Виталик. – Я действительно никогда не исповедовался. И вряд ли смогу когда. Не понимаю этого мазохизма – знакомому человеку рассказывать о себе то, что стыдно рассказывать...

 

– Не знакомому человеку рассказывать, а в присутствии знакомого человека, мнением которого ты дорожишь, рассказывать Богу! – быстро вставила Раиса.

 

– Ну всё равно стыдно как-то – глаза в глаза...

 

– Вот точно эту мысль Кое-кто и внушил людям, и католики придумали специальные кабинки для исповеди: зашёл в кабинку, занавесился и исповедался через дырочку священнику, который сидит в соседней кабинке! И грех снял с себя, и лицо сохранил! И не только сохранил лицо, а даже никому и не показал его! И вышел не расстроенным, а весёленьким! Гуманизм на марше! Логишь? – Владимир Францевич просто сиял от счастья.

 

Компания не торопясь выпила ещё кофе, посидела за столом. Наконец Владимир Францевич предложил:  

 

– Давайте сейчас заглянем к католикам. А то, кажется, Виталик не очень понимает меня... Не возражаете?

 

Никто не возражал, и через десять минут все трое уже поднимались по гранитным ступеням Карлскирхе.  

 

Службы, правда, не было, но от увиденного у Виталика захватило дух и подкосились ноги. Быстренько усевшись на одну из многочисленных длиннющих скамеек, он стал осматриваться.  

 

Роcкошь была во всём. Вдоль высоченных колонн порхали по-немецки добротно вылепленные толстенькие ангелочки. У каждого в руках был какой-либо музыкальный инструмент: арфа, дудочка, скрипочка, рожок, флейта... Один даже, кажется, был с непомерно огромным тромбоном! Какой-то прямо нудистский симфонический оркестр! А как расписан был потолок! Какие-то полуобнажённые люди на фреске, благородно изгибая холёные руки, вальяжно беседовали... 

 

– Да-а, есть на что полюбоваться во время недолгой службы! – раздался рядом голос Владимира Францевича. – Только если ты, Виталя, в течение пяти минут отыщешь здесь изображение Христа, кроме того, что в алтаре, – я сразу же дам тебе десять ойро! В смысле – евро. А?

 

Виталик только молча отрицательно помотал головой...  

 

– Вот оно, – логическое проявление гуманизма! – продолжил Владимир Францевич. – Всё пронизано заботой о человеке! Петь не надо – тебе сыграют! Стоять не надо – вот тебе скамеечка! А при ней – подушечка плюшевая, чтобы вены не травмировать, если, мало ли, на колени встать придётся! Хотя и не придётся! Поклончики в холодный и нестерильный пол лбом бить не надо, можно и просто на одну коленочку на секунду присесть – Бог ведь и намерения целует! Он же знает, что ты хотел лбом праха земного коснуться. Просто это негигиенично. И разве Бог желает, чтобы у тебя брюки на коленях запузырились и на ботиночках морщины появились? Бог благ! Бог есть любовь! Он не хочет, чтобы ты, причащаясь, облизывал лжицу, многократно уже облизанную не известно какими больными! Тело Христово тебе священники в виде облатки преподадут. А кровь Христову они в целях общей гигиены сами на троих примут! И поститься перед причастием три дня не надо: это же вредно для здоровья... Достаточно одного часа! Пока из дома вышел, пока на службе посидел – вот и попостился! Логишь!

 

– Ну хватит тебе ёрничать и богохульствовать, Вальдемар! – громко прошептала незаметно приблизившаяся Раиса.

 

– Так это ж я не свои мысли рассказываю! – удивился Владимир Францевич. – Это же Кое-кто их успешно внушил людям...  

 

Внезапно он замолчал, схватил Виталика за рукав куртки, а подбородком указал куда-то в сумрак. Виталик посмотрел в указанном направлении и не поверил своим глазам! Из-за колонны вышел молодой человек с рюкзаком за плечами, в вязаной шапочке и... с собакой на поводке.  

 

– Не может быть! – выдохнул Виталик.

 

– Может! – Владимир Францевич выглядел совершенно счастливым. – А что делать, если собаковладелец жаждет встречи с Богом? Что, из-за собаки в храм не идти? Вот Кое-кто и нашептал ему, что предпочтительнее явиться в храм с собакой, чем совсем не идти! Логишь?

 

– Но собаку же привязать можно у входа! – попытался возразить Виталий.  

 

– Когда Кое-кому это безразлично, то собаку и привязывают. Например, у входа в магазин. А когда Кое-кому очень хочется видеть собаку в храме, то Он добивается этого через логику, гуманизм и глупых людей... Собака – тоже тварь Божья и тоже, может быть, имеет потребность в общении с Творцом! Да и холодно на улице... А Бог ведь – любовь! Жалеет даже собаку!

 

Виталик, Владимир Францевич и Раиса вышли из церкви. Всё ещё потрясённый Виталик сказал, обращаясь к обоим собеседникам сразу:  

 

– Всё это, конечно, безобразие, но мне кажется, что вы слишком много значения придаёте роли этого вашего Кое-кого.

 

– Найн! – округлил глаза Владимир Францевич. – Ты думаешь, на этом и закончились Его логически-гуманистические провокации? Он не успокоится никогда!

 

– А что же ещё можно придумать? – остановился Виталик. – После собаки-то! Свинью в алтаре?

 

– Кое-кто, Виталя, поработав с первыми христианами, постепенно, за тысячу лет превратил их в католиков. А чтобы превратить католиков в лютеран, ему потребовалось уже в два раза меньше времени! Опыт! Но наживка-то та же самая – логика и гуманизм!

 

– А в чём тут дело-то? Что дальше произошло? – вопрос действительно интересовал Виталика.

 

 

– Так всё в том же духе! – с готовностью продолжил Владимир Францевич. – Кое-кто стал подсовывать католикам мысли, что посещение церковных служб – излишнее дело. Ведь главное – это личное общение с Богом. Не через священника, а лично! Без посредников, которые ещё деньги норовят собрать за посреднические услуги... Кое-кто ненароком раскрыл Писание на нужном месте и невидимым пальцем указал людям слова Христа: «Верующий в Меня имеет жизнь вечную». Оказывается, люди уже спасены одной только личной верой и уже не требуется ни исповедоваться, ни каяться, ни молиться, ни причащаться, ни добрые дела творить... Если православные должны лично работать над своими грехами, то католики уже могли поручить замаливание своих грехов профессионалам – монахам. За небольшую мзду. А грехи лютеран сам Христос искупил. Лично! И литургия больше не нужна! Священники не нужны! Каждый из нас ведь изначально несёт в себе образ Божий. И Дух Святый – дышит, где хочет! Может и над каждым из нас подышать, а не в алтаре! В храм, так уж и быть, ещё будем ходить, но только так – пообщаться между собой и с пастором...

 

– Или пасторшей! – быстро добавила Раиса.

 

– Ну да, только мы их сами изберём и назначим из своей среды... Хочешь, – внезапно осенило Владимира Францевича, – хочешь зайдём к лютеранам?  

 

– Не знаю, – неуверенно протянул Виталик. – А что там?  

 

– Да ничего! – засмеялся Владимир Францевич. – Голые стены и одно распятие!

 

– И фотографии рахитичных негритят... – тихонько сказала Раиса, предварительно оглянувшись по сторонам и, видно, сразу же пожалела. 

 

Но Виталик не пропустил сказанного мимо ушей:  

 

– А при чём негритята?

 

– Да там не только негритята, – попытался сгладить оплошность жены Владимир Францевич. – Там и пингвины, и бездомные собаки, и глобальное потепление... Ну раз лютеране уже спасены для будущей жизни и им прощены все их грехи – и прошлые, и настоящие...

 

– ... и будущие, – неожиданно в один голос сказали муж и жена и рассмеялись.

 

– Ну так, значит, можно ради интереса заняться и земными делами, – продолжил Владимир Францевич. – Лютеране интересуются только земной жизнью. Строят рай на земле, поскольку загробный рай уже им принадлежит гарантированно. В каких странах, Виталя, самый высокий уровень жизни и гуманизма?  

 

– В каких? – эхом повторил Виталик.

 

– В лютеранских! Норвегия, Швеция, Финляндия, наша Германия, Дания, Британия, Штаты... Чуть хуже обустроились католические страны: Франция, например, Италия, Испания... А уж православные братья наши – Греция, Болгария или Румыния – совсем швах!

 

– Россия, Украина... – добавил Виталик.

 

– Ну вот!

 

Незаметно подошли к лютеранской церкви. Подёргали дверь, но она была заперта.  

 

– Церковь закрыта за ненадобностью. Все уже заочно спасены и ушли праздновать! – совершенно серьёзно произнёс Владимир Францевич, невероятно развеселив Виталика.

 

Отсмеявшись, Виталик спросил, ни к кому не обращаясь или обращаясь ко всем сразу:

 

– А это что за противотанковое сооружение? –  он указал на довольно крупное, агрессивно торчащее во все стороны бронзовое произведение монументальной скульптуры, стоящее на гранитном постаменте прямо перед церковью.  

 

– Сейчас узнаем, – Владимир Францевич не торопясь подошёл к постаменту и прочитал надпись на небольшой табличке:

 

– Кристус ауф дем Кройц... Стало быть, это – Христос на Кресте!  

 

– Как! – Виталик подумал, что ослышался. – Я не вижу тут ни Того, ни другого! Как же это?

 

– Дух творит себе формы, – философски заметил Владимир Францевич. – Понимаешь?

 

– Понимаю! Но... я этого не понимаю!

 

– Это ты, Виталя, ещё не видел витражи работы Шагала в церквях Европы! Вот это – просто откровенное издевательство над христианством! Открытое и безнаказанное глумление!

 

– Что же можно было поручить Шагалу... Шагалу! Украшение христианской церкви – Шагалу? – Виталик остановился.

 

– А кому ж ещё? Кто же мог бы сделать это дело хуже? Вот его и порекомендовал Кое-кто.

 

– Ну это просто... финиш! – вырвалось у Виталика.

 

– Найн! Ничего подобного! – возразил Владимир Францевич. – Лютеранство – это ещё не финиш. Оно ещё не обеспечивает полного торжества гуманизма на Земле... Вот ты, Виталя, логик и философ... А скажи, что бы ты на месте Кое-кого стал нашёптывать дальше людям? Как бы ты ещё облегчил им жизнь? Ты же гуманист!

 

Виталик сунул руки в карманы, поёжился, футбольнул камешек:  

 

– Ну, следуя логике, я бы шепнул людям, что не надо тратить деньги на строительство и украшение церквей... Эти средства в духе гуманизма надо направить на помощь бедным людям...

 

– ...бездомным собакам, голодающим пингвинам, тающим льдам Гренландии, неохотно размножающимся пандам... – скороговоркой радостно подхватил Владимир Францевич. – Всё правильно! И ни в какую церковь ходить не надо! Зачем! Бог у нас в сердце, а церковь – у каждого из нас в доме! Будем читать Писание сами в удобное для нас время! Будем сами преломлять хлебы и освящать вино, благословлять пищу и все дела наши...

 

– Ну-у, когда-то это ещё будет! – предположил Виталик.

 

– Да уже двести лет, как это есть! – рассмеялся Владимир Францевич. – В разных вариациях!

 

– У нас соседи, например... – вступила в разговор Раиса. – Одновременно с нами из Казахстана приехали...

 

– Да-да-да! – не дал ей договорить Владимир Францевич. – Баптисты! Сами с усами! Именно так и живут. Ещё и нас предостерегали, что мы заблудшие и наше спасение – под большим вопросом. Очень логично и гуманно всё пытались нам объяснить с Библией в руках...  

 

– Ну а это-то хоть уже финиш? Или ещё чего будет? – спросил Виталик.

 

– Найн! Финиш, Виталя, будет тогда, когда все верования объединятся в единую сводную, очень логичную и гуманную религию. Христос, Будда, Аллах и слоноголовый Ганеша сольются в единый образ, очень напоминающий Кое-кого. Эта религия не будет требовать от людей ничего сколько-нибудь обременительного и сама по себе будет проникнута духом гуманизма! Объектом поклонения станет сам Человек... Оскорбительное и болезненное для самолюбия человека утверждение, будто бы он является чьим-то творением, – пусть даже и самого Бога, – наконец-то, спустя века, отпадёт. Всё! Люди больше не будут умирать благодаря совершенной медицине и будут как Боги! Это будет апофеоз гуманизма и его логический итог.

 

– Эй! – сообразил Виталик. – Так именно это же и было обещано Еве в раю!

 

– Ну да! Кривая стрелка логики Кое-кого – главного гуманиста, – помаленьку отклоняясь с каждым шагом, благополучно опишет окружность и приведёт в ту точку, откуда началась история человечества. Правда, эта точка будет уже вне рая... Логишь?  

 

– Ну да, всё это очень даже логишь, – согласился Виталик.

 

Молча шли к машине.

 

Виталик первым нарушил молчание:  

 

– Владимир Францевич! А можно мне в своей будущей работе использовать некоторые из высказанных вами мыслей? Вы не обидитесь? Я, конечно, сделаю ссылку на вас. Всё как положено. С именем и фамилией.

 

– Ага, и адрес не забудь указать, и постляйтцаль! В смысле почтовый индекс. Ты что, Виталя, так ничего и не понял, что ли? Ты забыл, где находишься? – Владимир Францевич засмеялся, но в глазах его мелькнул страх. – Да кто ж тебе позволит здесь высказывать такие мысли! В этом обществе почти победившего гуманизма, прошедшем двухтысячелетним логическим путём, от тебя как от учёного ждут совсем другого.

 

– Чего другого? – переспросил Виталик. – Разве цель науки – не поиск пути к истине?  

 

– И Путь, и Истина уже найдены, Виталя, две тысячи лет назад! И даже Жизнь, – Владимир Францевич покивал головой.

 

Обратно ехали молча, слушая музыку.  

 

«Всё-таки с русским языком у них уже явные проблемы, – думал Виталик. – Путь можно найти. И истину можно попытаться найти. А как найти жизнь? Потерять жизнь – легко! А найти жизнь? Нет, по-русски так не говорят...»  

 

Андрей Большаков, Голландия

 

Перейти к содержанию номера