Занятие четвёртое: самотестирование

Как и договаривались на прошлом занятии, займёмся самотестированием. Поставим, так сказать, самим себе «духовный градусник». Зачем?

Один из древних старцев утверждал: видение греха своего есть признак начинающегося выздоровления души. Грех и страсть суть болезни, вернее, болезненные отклонения от нормы. Только развиваются они по большей части в невидимой, глубоко интимной и тщательно укрываемой от посторонних глаз (часто и от себя) душевно-духовной плоскости, на уровне тончайших эмоций и намерений, «тайных дел человеков».

Тестирование нужно потому, что: а) мы очень плохо знаем реальное состояние своей души; б) питаем на этот счёт опасные иллюзии и часто считаем себя вполне здоровыми, будучи уже поражены недугом; в) пребывая в невежестве и фантазиях, мы не можем, естественно, даже приступить к лечению «внутреннего человека», не говоря уже о том, чтобы впредь ограждать его от незримой заразы; г) не считая себя больным, возможно ли призвать на помощь единственного Врача, способного вернуть жизнь и здравие моей душе, – Бога?

Итак, что будем делать?

Вариантов несколько.

Первый, он же самый простой, – понаблюдаем за собой. Проанализируем (и припомним), с каким настроением мы просыпаемся и идём на работу, удовлетворяет ли нас наша жизнь или мы уже стали «рудничной лошадью», которая ходит по кругу, потому что иного не дано? Если последнее, значит, с душою неладно и надо срочно браться за дело.

Второй вариант чуть более сложный, но результат от него более точен и нагляден и действительно позволяет поставить себе «духовный градусник».

Сделаем два замера. Во-первых, на предмет соотношения в душе негативных и позитивных ощущений. В течение одного произвольно избранного рабочего дня отфиксируем (лучше на листке бумаги) все негативные мысли, эмоции и поступки, совершаемые нами. Честно и беспристрастно: в конце концов делаем-то для себя и никто, кроме нас, об этом не узнает. То же самое – в отношении позитивных реакций. Затем полученные значения переведём в относительные величины и получим соотношение тьмы и света в собственном мировосприятии.

Во-вторых, в течение дня (лучше другого) отметим, сколько раз мы уделяли адресное внимание своему телу и сколько – душе. Это непросто сделать, ибо у большинства из нас вообще нет навыка внимательного отношения к душе, но для, так сказать, «чистоты опыта» лучше всё-таки довести замер до конца.

Не расстраивайтесь, если итоги вас несколько напугают и обескуражат. Например, если пропорция тьмы и света в вашем сознании окажется 9 к 1 или выяснится, что телу вы уделяете внимания в сто раз больше, чем душе. Первый шаг к здоровью и свободе сделан – «градусник» поставлен!

Что дальше? Пока сделаем небольшой перекур и задумаемся вот над чем. «Всегда радуйтесь!» – призывает людей апостол Павел. Есть все основания считать, что он так и жил, что в сердце его пребывала постоянная радость. И это притом, что жизнь его проходила в бесконечных странствиях и гонениях, тяжёлых трудах во имя хлеба насущного (а по профессии он был «делателем палаток»), и вряд ли её назовёшь лёгкой. Радость жила в сердце его, потому что там денно и нощно пребывал Христос. Именно Господь оживлял душу апостола, очищал и согревал её, избавлял от страстей и страхов, укреплял в подвиге, наполнял силой божественной Жизни. Но Павел, как и мы, был простым смертным человеком… Что же мешает нам последовать его призыву, взять с него пример? Ничего, кроме… невежества и нерадивости в делах духовных.

Болит и страдает внутри нас душа наша – часто при вполне здоровом теле. Лишённая достойной заботы и ухода, она, бедная, постоянно сигнализирует уму о своём жалком состоянии: унынием и тревогой, страхами и злостью, завистью и ложью.

Поставив себе «градусник», мы, возможно, впервые обратим внимание на сей неприятный факт, но и впервые поместим собственную душу в фокус собственного же внимания и интереса. Мы как бы разворачиваем внимание извне, куда оно неизменно направлено, вовнутрь, от тела – к душе, от вторичного – к первичному, от бренного и тленного – к вечному и бессмертному. Как важен и как знаменателен этот шаг! Шаг к осознанности. Шаг к подлинной (а не мнимой) свободе. Шаг к радости и полноте бытия, о которых свидетельствует нам из глубины веков апостол Павел.

Занятие пятое. В какое бессмертие мы верим?

Без идеи бессмертия души нет, не может быть и истинной веры. Мало того, ложное понимание вечности и вечной жизни отравляет и искажает даже эту, нынешнюю, земную жизнь. Посему весь дальнейший разговор о том, что есть душа, должен быть упреждён хотя бы кратким обзором наиболее распространённых представлений о бессмертии: от низшего из них – материалистического, до высшего – христианского. Вообще если задуматься, в мире нет ни одной цельной мировоззренческой платформы, которая бы совершенно отрицала вечную жизнь.

1. Вопреки расхожим мнениям, не отрицает её и атеистический материализм – он лишь понимает её по-своему. (Не зря же атеизм собираются даже включить в справочники «Религии мира» как особую религию, 90% которой строится на чистой вере.) Согласно материалистическим представлениям, душа (и личность) как некое отправление или гармония организма уничтожается вместе с самим организмом; однако с распадом тела последнее не исчезает бесследно, а сохраняется в природе – входит в другие тела и образует новые формы жизни. Вот, дескать, где бессмертие человека. На это мы отвечаем: ведь вы говорите только о бессмертии стихий и сил природы. При чём здесь человек и его душа? Такое бессмертие – бессмертие «обмена веществ» – есть грубая насмешка над действительно бессмертным человеком. Вспомним у Шекспира в «Гамлете»:

Кто поселял в народах страх,
Пред кем дышать едва лишь смели,
Великий Цезарь – ныне прах,
И им замазывают щели!

2. Второй тип бессмертия (вернее, его трактовку) предлагает пантеизм. Поскольку здесь душа представляет собой проявление некоей абсолютной субстанции – безликого Бога, то она и должна по смерти вернуться в эту субстанцию, навсегда теряя свою самобытность и личность. Что-то вроде морской волны: вот она показывается из ровной глади воды, вот обретает форму и, наконец, исчезает. Согласимся: от материализма это мало чем отличается. Та же вечность, но не для души человеческой с её уникальными личными чертами и опытом, а для инертного и равнодушного Абсолюта. Лучше других пантеизм описан у Шиллера:

«Смерть страшна для тебя? Ты хочешь быть вечно бессмертным?

В целом живи: ты умрёшь, – целое ж всё будет жить.

3. Третья разновидность мнимого бессмертия – это так называемое бессмертие историческое. Суть этого подхода, весьма распространённого и живучего как в бытовом, так и в философском сознании наших дней, предельно проста: мы живём в добрых делах, совершаемых нами при жизни. И опять: перед нами некая фигуральная идея, уводящая в сторону от собственно бессмертия (то есть жизни за гробом) души. В самом деле, не исчерпывается ведь наша личная жизнь некими «делами», оставляемыми нами потомкам. А как быть с другими делами, совершёнными нами? Куда они деваются – в небытие? Или как быть с теми добрыми, но скромными людьми, о которых практически не остаётся памяти (или тех же потомков – всяко бывает)? Наконец, в исторических хрониках на первых ролях блистают вовсе не святые и подвижники, а в основном тираны и деспоты.

4. Четвёртый вид вымышленного бессмертия – так называемое родовое бессмертие. Вкратце это утверждение о том, что целью существования каждого поколения является порождение следующего поколения. «Я живу только ради своих детей!» – эту фразу слышишь на каждом углу. Но тогда, рассуждая логически, мы должны признать, что жизнь каждого поколения (и отдельного человека) как таковая абсолютно бессмысленна, ибо смысл её – не в ней самой, а в чём-то или ком-то ещё. Или иначе: идея вечной жизни в данной постановке вопроса, скорее, предстаёт идеей вечной смерти: чтобы дать жизнь, надо умереть. Таково оно – мнимое родовое бессмертие.

Нетрудно заметить, что все выше названные системные представления о бессмертии, пронизывающие и пропитывающие человеческую культуру с древнейших времён, сходятся в одной точке – они отрицают и стирают личность человека после его смерти. «Между тем, – писал Е. Тихомиров, – человеку, как единственному в природе личному существу, должно принадлежать и бессмертие личное, а не такое, какое принадлежит всем прочим предметам и тварям природы». Да, со смертью животного, не обладающего личным сознанием, закономерно умирает и душа его; каждая особь флоры и фауны существует лишь для выживания своего рода, и его роль легко может быть восполнена другой, соседней особью. Но человек – не животное, ибо в нём есть нечто от Духа Господня. Ни одна суверенная человеческая личность не может механически заместить собою другой суверенной личности, так как в каждой из них содержится целый духовный мир – неповторимый и во многом непостижимый даже для себя самой. Этот мир существует не только для других личностей, но и для себя – как таковой. Мы – живые, сознающие и познающие клетки трансцендентного тела Христова, духовные атомы, подобия Божии!

Итак, по разлучении с телом душа не гибнет, но продолжает своё существование как существо личное, самосознающее, разумно-нравственное, с сохранением памяти о прожитой земной жизни. Человека ожидает не вечная смерть, но вечная жизнь. В другой форме – это правда, но без утраты коренных основ бытия человека: способности к познанию и личности.

Таков онтологический и гносеологический корень всей христианской антропологии, всего православия как религии Спасения.

Занятие шестое. Идея вечности и наша жизнь

В прошлый раз мы кратко назвали основные подходы к пониманию вечной жизни: материалистический, пантеистский, исторический, родовой и, наконец, христианский. Пришло время поговорить теперь о самой идее вечности и её значении для человеческого бытия.

Более или менее глубокое осознание каждым из нас факта бессмертия собственной души – это не просто некое отвлечённое знание. Нет и нет! Это тот стержень, от прочности которого зависит качество неопределимо короткого нашего пребывания на земле. Кто из нас точно знает, где, когда и как он умрёт? (О смерти в дальнейшем мы ещё будем говорить, и не раз). Конечно, никто. Внезапно Судия придёт, – говорится в Евангелии, – и деяния каждого обнажатся. В этой короткой фразе все слова весомы и значимы, и одно из них – слово «внезапно». Итак, я точно знаю, что умру, но, зачем я живу, доподлинно не знаю. Дальше логика проста. Если я здесь только случайный гость, неизвестно как, кем и с какой целью заброшенный на планету Земля, если не сегодня завтра я обращусь в нуль и кану в небытие кромешного мрака, то о каком назначении, ответственности или нравственном уставе моего существования вообще может идти речь? Сама мысль о смерти, лишённая перспективы личного бессмертия, рано или поздно подточит и сокрушит самое толстокожее сознание…

Если задуматься, нельзя не признать: идея бессмертия – единственный реальный ориентир, указывающий на цель и смысл бытия человека. «Без высшей идеи, – писал Ф.М. Достоевский, – не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна, и именно – идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные высшие идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из неё одной вытекают».

Каково же практическое значение этой идеи в нашей жизни?

Первое – она помогает преодолеть подспудную тягу человека к смерти, к самоуничтожению, к самоубийству, которая неотвратимо и нарастающим итогом обнаруживает себя в любой языческой среде. Цепочки причин, влекущих человека к гибельному рубежу, всегда различны, но в основе их мы чаще всего находим следующую мотивацию: «Жизнь надоела – не стоит жить!» Материальный мир слишком изменчив и противоречив, чтобы удовлетворить сознание, хотя бы немного возвышающееся над животным уровнем. Непонимание сути смерти как перехода из одной формы бытия в другую, гнетущий ужас перед неизбежным концом и отсутствие трепетной ответственности за свою вечную душу (при бессознательном ощущении ею «холода вечной бездны») – вот что часто толкает человека на злейшее из преступлений – насильственное пресечение собственной жизни.

Второе – идея вечной жизни придаёт необычайно острый и пряный вкус каждому прожитому мгновению. И, заметим, почти безотносительно «бытовых» условий существования. С этой идеей можно быть счастливым в тюрьме, без неё – бесконечно несчастным даже в дворцовых чертогах. Она, с одной стороны, в значительной степени растворяет животный страх смерти, освещая его немеркнущим светом Истины; с другой – наполняет чувством долга и осмысленности каждый прожитый миг, каждый вздох, каждый сделанный по земле шаг… ибо незнаем дня и часа исхода души нашей из тела.

Третье – эта идея представляет собой единственное начало, способное на протяжении всего жизненного пути, каким бы трудным он ни выпал, удерживать человеческое естество в границах нравственного закона; да и сам нравственный закон имеет вес лишь в контексте продолжения бытия души за гробом; он превращается в совершеннейшую абстракцию без оного. Без перспективы вечности человеку вообще сложно остаться человеком и не удариться из одной крайности – самоубийства – в другую – оскотинивание, или посвящение всего себя удовлетворению низших животных страстей, следуя известному эпикурейскому правилу: «Станем есть и пить, ибо завтра умрём!»

Наконец, четвёртое – идея вечной жизни служит путеводной звездой, указывающей человеку путь к Богу. Ибо Бог есть сущее и всё во всём. И Он есть вечность, которая являет себя, разумеется, и в этой, временной, земной жизни (правда, видим Его мы «гадательно, как бы сквозь мутное стекло), однако с наибольшей силой и резкостью – ТАМ, за смертным рубежом, когда освобождённая от телесных оков душа навсегда воссоединится с миром, откуда она родом.

Александр Нотин

Перейти к содержанию номера