Этот вопрос задала мне моя подруга, с которой мы не виделись несколько лет, и во многом наши взгляды на жизнь перестали быть сонаправленными. Этот вопрос сразу напомнил мне традиционно-русскую философию: «Кто виноват и что делать?». Чернышевский тоже как-то спонтанно пришел мне на ум… И я невольно вообразила себе всех резидентов дома под названием Земля, вопрошающих друг друга: «А что делать-то?». И по существу ответ может быть только один: жить. Но этот ответ вызывает еще больше вопросов, и куда более трагических и глобальных, например: как жить?

Лично для меня ответ был очевиден, и я даже изумилась тому, что я могу четко, буквально одной фразой выразить цель своего существования. А раньше, года четыре назад, я вставала в тупик, когда кто-то патетически разводил руками и, вздыхая, на манер Гамлета, провозглашал: «В чем смысл жизни?». После нескольких часов излияний мозгового вещества из сосуда души в другой сосуд, неизменно приходили к одному и тому же выводу: «Смысл жизни в самой жизни». Подобное заключение могло удовлетворить нас лишь на один вечер, но и этого было вполне достаточно, потому что такого рода философские беседы могли происходить не часто, да и исключительно после какого-нибудь душевного потрясения.

И вот у моей подруги, достаточно близкого человека, такой момент в жизни настал.

С утра я пришла к ней в гости, чтобы расспросить о работе, о семье, о планах на будущее. Подруга напоила меня горячим чаем с медом, мы посмотрели фотографии, послушали музыку, а потом каждый занялся своим делом.

Я листала американские книги, которые она привезла из поездки в Штаты, и вдруг услышала глухое всхлипывание. Я обернулась: закутавшись в одеяло, моя подруга тихонько плакала. Ее раскрасневшееся от слез лицо бледно освещал серый дневной свет, пятнами попадавший в просторную и какую-то угрюмую комнату. Я подбежала к ней и села на краешек кровати, попыталась успокоить. Я решила ничего не спрашивать и дождаться, пока человек сам все расскажет. И первое, что она произнесла, было: «Что делать?». И тут я поняла, что у моей подруги состояние отчаяния и даже уныния, которое пришло не сейчас только, а нарастало, может быть, уже годами. Мою душу охватил страх за нее. Есть такие люди, за которых действительно боишься, за их адекватность, за их волю к тому, чтобы суметь выбраться из трудной ситуации. Есть люди, на которых посмотришь и поймешь, что они могут что-то сделать с собой. И вот я посмотрела и испугалась. Я знала, что буду ответственна за каждое слово, которое произнесу, предельно ответственна, так как я единственный человек, который в данный момент присутствует перед трагедией человеческой души, может быть, всей ее жизни. Я положила руку на ее трясущуюся спину и отвела взгляд к окну, где тусклый лоскут мохристого серого неба был прибит, словно гвоздями, к мутному стеклу. Я вспомнила, что у моей подруги хорошо оплачиваемая работа, молодой человек, с которым они вот уже второй год пытаются пожениться, она снимает квартиру, иногда ездит за границу, изучает иностранные языки.

Мне также пришли на память ее слова, что она «влачит свое существование», что она не занимается любимым делом, да и не знает, какое дело могло бы быть ее любимым…

А однажды она ухмыльнулась так горько и страшно и сказала: «А я жить не хочу, не знаю, зачем живу». Сейчас я корила себя, что пропустила ее слова мимо ушей, а в них столько крика о помощи! Нет ничего ужаснее, чем жить бессмысленно, жить для того, чтобы отжить этот день, отжить его механически, не задействуя чувства, оставляя закрытым сердце.

До моего прихода в православие (не совсем точная формулировка, потому что этот момент осознания себя православным человеком продолжается по сей день) я часто впадала в такого рода уныние, приходила к какому-то безвыходному положению, а потом, наревевшись, встречала новый день, продолжая жить дальше, заглушив вопрос, который вряд ли вылез на поверхность случайно. На какое-то время я избавлялась от него какими-то внешними средствами: музыкой, встречей с друзьями, увлеченностью хобби, но потом проблема своего самоопределения возникала снова, но каждый раз становилась более болезненной. И вот это балансирование на острие ножа могло закончиться для меня крайне печально, но в моей жизни появились такие люди, которые каким-то чудом смогли показать мне другой мир, мир веры, в котором этот вопрос не перестал меня мучить, нет (иначе я бы стала запрограммированным роботом), а я посмотрела на него под другим углом, под углом Бога, веры… И ответ, соответственно, открылся мне в другой системе координат. На вопрос: «Что делать?» – я теперь, не задумываясь, отвечаю: «Жить для Бога». И тогда этот страшный вопрос: «А как жить?» – не становится таким уж страшным, потому что имеет вполне определенные «руководства к действию», данные самим ответом, Богом. Вообще, на жизнь человеческую должен быть, мне кажется, лишь один ответ: Христос. Другое дело, хочет ли кто-то слышать этот ответ или намеренно затыкает уши.

Но этот очевидный ответ для себя я не могла открыть ей, моей подруге, потому что сейчас бы она меня не поняла. Потому что невозможно впихнуть человеку таблетку, если он не хочет лечиться. Но это не в обвинение ей, нет! Скорее, эта вина на мне – я не умею лечить. Потому что сама недостаточно здорова для этого.

А потом я почувствовала как-то всю ее боль, всю ее жажду найти свой путь, свое место в жизни и призналась, что я не знаю, что делать. И это не внутреннее противоречие: я до конца честна, когда говорю: знаю, что делать, и так же правдива, когда говорю: не знаю, что делать. Потому что если увидеть всю эту жизнь, как бы со стороны, как в детский калейдоскоп, посмотреть с равнодушием и холодностью, то ты с отвращением понимаешь: делать здесь нечего. Люди рождаются, ставят цели, добиваются их, женятся, умирают, воюют, создают великие шедевры, потом эти шедевры уничтожают. И во всем этом коме таких незнакомых, таких чужих людей ты едва ли различаешь свою жизнь, такую одинокую и ненужную для миллионов еще таких же, как ты. Это если смотреть как зритель и смотреть без Бога… А когда ты вовлечен в каждый Божий день, когда ни об одном дне ты не можешь сказать: я проспал его, – то поистине жизнь становится для тебя одной лишь радостной, искренней благодарностью Богу за каждый миг, проведенный с теми, кого ты любишь. За эти бесценные минуты, которые невозможно повторить: они сейчас, они твои, они даны тебе Богом. Это как у святого Августина: есть только настоящее – нет ни прошлого, потому что оно в твоих воспоминаниях, нет ни будущего, потому что оно в твоих надеждах, а только одно настоящее, которое в тебе всецело воплощено.

И самое прекрасное, когда ты понимаешь, что в этом сейчас присутствует Бог. Он разделяет с тобой твое одиночество и становится Одним Вечным Ответом на все твои вопросы. Я не знала, да и не имела права сказать все это своей подруге, потому что она не была готова услышать меня. Я сказала только: «Это хорошо, что ты спрашиваешь «что делать?», а не «что я сделала?», потому что последний вопрос – наверное, итог всей жизни, а ты еще будешь долго-долго жить и обязательно найдешь свой ответ».

Потом мы обнялись, она перестала плакать, а вечером я ушла домой, размышляя, как важно вовремя оказаться рядом с человеком в трудную минуту и чтобы этот человек впоследствии не пожалел о том, что ты с ним в такой момент оказался рядом.

Кристина ИВАНОВА

Перейти к содержанию номера