В свое время мною было сделано невольное открытие, которым я и спешу поделиться с вами. Оказалось, что образование и грамотность, которые мы привычно считаем чуть ли не синонимами, на деле таковыми не являются. Достаточно вспомнить печально известное письмо десяти российских академиков, в числе которых значатся даже нобелевские лауреаты (?!), к тогдашнему президенту страны с требованием воспрепятствовать преподаванию в российских школах такого замечательного предмета, как «Основы православной культуры». Как и в былые, недоброй памяти, времена призывы остановить «мракобесие». Ну никак сии «ученые мужи» не могут (или не желают) взять в толк ту очевидную истину, что у русского народа с его тысячелетней христианской историей попросту нет иной культуры. Та, что есть, – православная. Так было и, хочется надеяться, будет всегда. Что они, собственно, предлагают упразднить: изучение русскими (и не таковыми) детьми, проживающими в России, основ традиционной русской культуры? Но тогда так и надо было откровенно заявить, а не упражняться в словоблудии. Во всяком случае, честнее. Вот и получается, что такие грамотные и даже высокограмотные (и, что немаловажно, каждый в своей конкретной области знаний) люди оказались попросту необразованны в том главном, сокровенном смысле этого слова, что несет в себе наш мудрый язык. И не о таковых ли поется в акафисте Матронушке, блаженной московской старице: «Радуйся, слепотствующих умом мудрецов века сего посрамляющая» (Икос 1).

Помнится, авторы сего дерзкого послания (а по сути, ультиматума) главе нашего государства даже как-то гордились эдакой своей светскостью, педалировали на собственный атеизм, как твердую гарантию их некоей объективности. Не хочется даже комментировать этого, позволю себе лишь сослаться на известные слова из Священного Писания: «Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога» (Пс. 13, 1). Да еще напомнить «мудрецам века сего» слова воистину премудрого Соломона: «…право мыслите о Господе, и в простоте сердца ищите Его, ибо Он обретается не искушающими Его и является не неверующим Ему. Ибо неправые умствования отдаляют от Бога, и испытание силы Его обличит безумных.

В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху, ибо святой Дух премудрости удалится от лукавства и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды» (Прем. 1, 1–5).

И не об этой ли великой тайне Христовой благовествует святой апостол Павел, обращаясь к первым христианам: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом… чтобы было, как написано: хвалящийся хвались Господом» (1 Кор. 1, 26–30, 31).

Как важно, наверное, вникать в подлинный смысл привычных слов, не сулящих, казалось бы, никакой новизны. Известно, что восприятие какого-либо предмета или явления во многом зависит от того, с каких позиций мы их воспринимаем. Меняется ракурс – и тогда слова, привычные слуху и не сулящие, казалось бы, ничего нового, приобретают совершенно иной смысл. Блистают – как дивной красоты алмаз – многоцветием граней. И тогда по-новому осознаешь, кажется, давно известное: что в том же слове образование содержится очень важная для всех нас – и тех, кто учит, и тех, кто учится – информация. Ведь корень этого слова – образ, то есть икона.

Сам язык наш многомудрый подсказывает нам, тугоухим, что самое главное для «образователей» всех ступеней вовсе не передача суммы неких знаний. Это подразумевается само собой. Куда важнее, оказывается, восстановление в человеке образа Божия. Да-да, извечное христианское стремление вернуть человеку, созданному по образу и подобию Божию, иконичность, некогда им трагично утраченную. Нам, Иванам, не помнящим своего высочайшего родства, русский язык настойчиво напоминает о нем, зовет прежде к постижению – еще до законов физики и химических формул, до математических уравнений и правил грамматики – именно этого совершенства. А потому безобразие – есть именно потеря образа Божия. И как же понятна становится наша любовь к иконам, трепетное к ним отношение, ведь образ всегда стремится к первообразу.

Вдумаемся, привычное питание человека воспринимается нами как насущная потребность, не подлежащая никакому сомнению.

Но что же тогда есть воспитание? Какая между ними разница? Наверняка такая же, как между хождением и восхождением. И вправду, если результат питания, простите великодушно, привычно устремлен банально вниз (вспомним классическую иллюстрацию процесса пищеварения из школьного учебника биологии), то вектор подлинного воспитания, напротив, направлен к Горнему. Справедливости ради следует отметить, что бытует еще мнение о том, что воспитание – это восполнение питания, дополнение к естественному питанию плоти, памятуя о двухсоставности человека. Считаю, что оно никак не противоречит первому.

Младшая дочь моя, ученица девятого класса обычной московской средней школы, поведала нам занимательную историю, которой хотелось бы поделиться с вами. Учительница литературы предложила всему классу прочесть на память молитву «Отче наш». И в результате (весьма печальном) из двадцати восьми учеников, двадцать из которых природные русские люди, только двое, как выяснилось, знали Господню молитву. И это в Москве, призванной стать Третьим Римом! Самое же интересное случилось позже: как только прозвенел звонок с урока, товарищи окружили этих двух с просьбой переписать для них эту молитву. Не могло не откликнуться русское сердце! И в то же время какая поучительная для всех нас история. В течение многих и многих веков выражение «знать как «Отче наш» стало нарицательным на Руси. Еще бы, ведь из сонма христианских молитв эта – единственная, дарованная нам Самим Христом, и именно потому она – Господня: в нейТворец всего сущего называет нас с вами своими детьми. Этого нет ни в одной другой религии! Лично у меня после взволнованного рассказа дочери возникло острое желание посмотреть в глаза родителям этих самых детей. Наверняка, они немало пекутся о питании своих любимых чад, да чтоб компьютер не хуже, чем у других, и обувка, и одежка…

Такого же подхода ожидает от нас и слово наказание. В процессе образования и воспитания без него, и в самом деле, никак не обойтись; однако понимать его нужно не как истязание, а как дачу наказа, то бишь наставления. Словом, наказание есть не что иное, как важная органичная составляющая этого процесса. Как же мудро поведал об этом преподобный Амвросий Оптинский: «Еще в Ветхом Завете сказано: Сын ненаказанный – скорбь отцу и печаль матери (Притч. 17, 25), то есть сын, не наставленный в страхе Божием и законе Господнем. В настоящее время многие родители детей своих учат многому, часто ненужному и неполезному, но не радят о том, чтобы наставлять детей страху Божию, и исполнению заповедей Божиих, и соблюдению постановлений Единой Соборной Апостольской Церкви, отчего дети большею частию бывают непокорны и непочтительны к родителям, и для себя, и для отечества непотребны, иногда зловредны». Господи, до чего же современно!

В замечательной книге Н. Левитского «Житие, подвиги, чудеса и прославление преподобного Серафима Саровского читаем: «Приехал в Саров помещик Теплов с женою и двумя детьми, из которых старший сын особенно любил заниматься чтением священных книг. Ласково принял отец Серафим всю эту семью, всех благословил, причем старшего сына называл «сокровище мое» и давал наставление матери не торопиться учить детей наукам, а «приготовить душу-то их прежде». – Какая заботливость отца Серафима о добром, христианском воспитании детей!». Пройдет около двух столетий, и православный американец, иеромонах Серафим (Роуз), избравший своим небесным заступником и ходатаем богоносного отца нашего, в одном из писем своему крестнику напишет удивительные слова-пророчества: «Не доверяй своему уму, он должен быть очищен страданиями, иначе он не выдержит испытания нашего жестокого времени. Я не верю, что «логичные» пребудут со Христом и Его Церковью в наступающие грозные времена, ибо будет слишком много «различных причин», препятствующих этому. Те, кто доверяют своему разуму, убедят себя уйти».

Что же касается пресловутого атеизма, то вот какая незадача: в № 6 за 2007 год нашего журнала напечатано занимательнейшее фото, на коем запечатлен один из подписантов, приобретший печальную известность своими яростными нападками на Русскую православную церковь, академик Гинзбург. Но – как?! Улыбающийся самой широкой голливудской улыбкой в момент совместного возжигания ханукальной свечи на религиозном празднике в синагоге в паре с главным раввином России Берл Лазаром. Позвольте, господа хорошие, но это вовсе не то место, не тот повод и не та компания, которая приличествует атеисту. Или атеизм у этого, с позволения сказать, господина просыпается лишь в те моменты, когда речь заходит о Русской православной церкви и русской же православной культуре?! Ну как не вспомнить слова святого апостола Павла: «Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (1 Кор. 1, 19–21).

Для автора этих строк совершенно очевидно, что совершающие злобные нападки на православную культуру и православных же церковнослужителей не являются русскими людьми. И дело не в их фамилиях. Родившись в России, проживая в ней, они, на удивление автора, не русские в главном – именно по духу. И не о таковых ли говорит герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Ставрогин: «Атеист не может быть русским. Атеист тотчас же перестает быть русским».

Слава Богу, что последовал адекватный ответ других российских ученых. Мне же вспоминается в этой связи бесхитростная история, рассказанная одним молодым священником, получившим приход в небольшом селе, где одна старенькая бабушка, по его словам, поначалу (пока не попривык) мешала ему служить. Выражалось же это в том, что она, привычно выстаивая в течение своей жизни все службы, не просто знала назубок Евангелие, но и зачала, с которых оно оглашается в строго определенном порядке в годичном богослужебном цикле. Причем всякий раз чуть, на самую малость, опережая самого батюшку. Комизм ситуации усиливался еще и тем обстоятельством, что, будучи в силу возраста изрядно глуховатой, говорила довольно громко, наивно полагая, что шепчет их. И лишь раз ошиблась, – когда произнесла слова о том, что «во время оно прииде Иисус во Иерусалим», в то время, как на сей раз речь шла о Еммаусе. И чем доставила, по словам рассказчика, ему неподдельную «мстительную» радость. Ну что ж, как говорится в замечательном словаре В.И. Даля, «у всякой старушки свои прорушки». «Понимаете, – недоумевал батюшка, – заявление в сельсовет самостоятельно написать не может, меня попросила, а всю службу – надо же – назубок!»

Такая вот, милая моему сердцу, русская бабушка. Правда, почти неграмотная, но так чудно образованная – Самим Христом. Так и хочется воскликнуть словами грибоедовского героя: «Блажен, кто верует! Тепло ему на свете». Да и то сказать, что неграмотный – он не только заявление в сельсовет (конечно же, к сожалению), но и поганую – недоброй памяти советских времен – анонимку на ближнего не напишет. Воистину, «мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (Кор. 1, 19).

«ОБРАЗ ЕСМЬ НЕИЗРЕЧЕННЫЯ ТВОЕЯ СЛАВЫ…»

Так и слышу возражения: это как же всякий человек есть икона?! А как же убийцы, террористы, воры, всякого рода проходимцы, которым несть числа. Парадоксальность (но только внешняя!) заключается именно в том, что и они, так страшно распорядившиеся данной им божественной свободой воли, – тоже созданы по образу и подобию, тоже иконы, только сильно поврежденные, порой до неузнаваемости.

Восстановить же утраченную иконичность под силу ее Создателю, которому, в отличие от человеков, все возможно. Это происходило в истории христианства со многими святыми. Как случилось и с Савлом, который непостижимым для нас Промыслом Божиим из неистового гонителя христиан превратился в святого первоверховного апостола Павла. Так случилось в одночасье на Голгофе с благоразумным разбойником, который принес искреннее покаяние и первый последовал вослед за воскресшим Спасителем в рай. Да и в отечественной истории отыщем мы немало подобных примеров, наиболее известным из которых стал подвиг Опты, разбойника с большой дороги, позже покаявшегося и принявшего постриг с именем Макарий. Плоду его деятельного покаяния – иноческой обители – уготована была дивная участь жемчужины российской духовности, снискавшей в веках неувядаемую славу всемирно почитаемой Свято-Введенской Оптиной пустыни.

А мы нередко бываем так прискорбно поспешны, с суровой безоговорочностью судий определяя конечную участь пусть заблудших, но пока еще живых (!) людей: «Этот все пьет? Все гуляет? (и так далее и тому подобное). Ну да конченый он человек!» Да нет, не конченый он, жив еще! А там посмотрим, как Господу будет угодно. Этот «конченый» на самом-то деле бесконечен. Как и мы с вами.

Вслушаемся же в слова панихиды, где священник воспроизводит обращение самого усопшего к Создателю: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы аще язвы ношу прегрешений». То есть, несмотря на признание собственной греховности, осознаю-таки себя носителем Твоего Божия, пусть помраченного, искаженного, поврежденного, но все-таки образа, иконы Бога, иконы неизреченной Божественной Любви.

Во мне живет воспоминание об одной из встреч с моими дорогими слушателями курса «Русский язык как Евангелие», случившейся на четвертый день после печальных событий в Беслане, при одном упоминании которых и ныне стынет в жилах кровь и больно сжимается сердце и когда осознаешь, что грозное слово трагедия блекнет в этом жутком контексте. Похоже, эта рана не заживет никогда.

Я запомнил ту тишину, установившуюся в аудитории после моих слов о том, что всякий человек есть икона Божия. Пришлось объясняться, и, как мне кажется, мы поняли тогда друг друга, хоть это и было непросто. И не раз, и не два повторялась эта ситуация; более того, случилось как-то держать ответ и перед выходцами из Осетии, перед их таким закономерным вопросом: почему и как такое могло быть попущено? И тогда (как и сейчас) предлагал совместно порассуждать, попытаться дать ответ на иной вопрос, которому почти две тысячи лет: как же, дорогие мои, могло быть попущено, как могло случиться, что были умерщвлены на глазах обезумевших матерей две тысячи (!) младенцев? За что?! В чем их вина?! И в чем, ответьте тогда, вина Того Единственного Младенца, которого с таким остервенелым ожесточением искали среди этих деток?! И только когда поймем мы, наконец, причину той давней резни малышей, то в ней, возможно, будет сокрыт ответ и на нашу непроходящую сердечную боль и душевную муку.

А ведь трагедия в Вифлееме – не миф и не легенда! Мне доводилось не раз и не два прикладываться к иконе с их святыми мощами, обретенными в свое время на Святой Земле.

Многое, обидное для кого-то, наверное, можно и нужно сказать по этому страшному поводу, но одно для меня неопровержимо: всегда, когда глумятся над детьми, избивая и убивая их, невинных, – глумятся, избивают и пытаются, безумные, убить – в который раз! – самого Христа.

Фазиль Давуд-оглы ИРЗАБЕКОВ,
в Святом Крещении Василий

Перейти к содержанию номера