Оренбургская биржа (ныне Дом культуры им. Ф.Э. Дзержинского)

 

Продолжение.

(Начало см. в предыдущих номерах).

10. Российские финансовые реформы: беспечность, продажность и невежество

Причин того, что Россия в части, касающейся её финансов, живёт чужим умом, по мнению Шарапова, несколько.

Первая причина. В России к середине XIX века не сложилось необходимого понимания того, как должна выглядеть финансовая система страны. Отсутствие в России собственной финансовой теории привело к пагубным последствиям, дорогим ошибкам, за которые, как говорил Шарапов, «нам ещё долго расплачиваться»: «Если бы существовала истинная финансовая наука, если бы государям, начиная с Александра II, не приходилось доверяться искусству выдвинутых общественным мнением или случаем лиц, призванных к заведованию государственным хозяйством, можно было бы смело быть уверенным, что такая же мудрая настороженность (выше автор говорил о той настороженности, которую проявляли русские самодержцы, когда предлагалось выпускать дополнительное количество бумажных денежных знаков. – В.К.) была проявлена и в остальных отраслях финансового дела. Не было бы произведено бесполезной ломки старых кредитных учреждений, были бы найдены иные финансовые основания для великой реформы 1861 года, иначе были бы выстроены русские железные дороги, не было бы сделано столько угнетающих Россию внешних и внутренних займов. Но финансовой науки не было, были теоретики-доктринёры, рядившиеся в западную учёность» («Бумажный рубль»).

В момент, когда была написана книга «Бумажный рубль», Россия была на пороге новой реформы – перехода к золотому рублю. А убедительного научного обоснования этой реформы не было. Здравый смысл говорил против этой реформы. Но в России привыкли верить в теории, а не в здравый смысл. Шарапов считал, что для противостояния готовящейся денежной реформе тогдашнего министра финансов С.Ю. Витте нужно было здравый смысл облечь в привычные для чиновников одежды «научной теории»: «Господствовали западные теории, которые к настоящему времени показали свою полную несостоятельность. Необходимо создавать собственную финансовую науку. Актуальность этого возрастает в связи с тем, что власти готовятся переводить денежную систему России на золотой рубль. Альтернативой золотому рублю являются абсолютные деньги». Книга С.Ф. Шарапова «Бумажный рубль», изданная в 1895 году, призвана была убедительно показать научную альтернативу золотому рублю в виде абсолютных (бумажных) денег. Это было необходимым, но недостаточным условием успеха в борьбе с Витте и его сторонниками по поводу золотого рубля.

Вторая причина: продажность и беспринципность русской «учёной публики», готовой одобрить и обосновать всё, что необходимо политической и особенно денежной власти. О ней Шарапов пишет не в «Бумажных деньгах», в своём романе «Иванов 16-й и Соколов 18-й (политическая фантазия, продолжение романа «Диктатор»)»: «Значительное число учёных прямо продалось бирже и проповедует то, что ей на руку. Этим, между прочим, мастерски воспользовался Витте. В его время чуть ли не все европейские знаменитости были на содержании у кредитной канцелярии. Из наших он тоже навербовал немало. Вспомните, например, покойного Миклашевского. До Витте дал чудесные работы по бумажным деньгам, затем поговорил с Сергеем Юльевичем – и начал воспевать золото. Также были завербованы Чупров, Постников, Янжул, Озеров и др., я таких знаю человек десять из наших профессоров. Европейцы тоже. Знаете ли вы, что последняя статья Леруа Болье в «Neue Freie Presse», наделавшая столько шуму, была написана в кабинете у Витте? Зачем в Париже сидит Рафалович? Почему ни одна русская газета не напечатает против золотой валюты?» (эти слова произносит герой романа по фамилии Соколов).

Впрочем, была ещё одна причина быстрого продвижения разрушительных для России теорий и реформ – невежество высшей власти, которая не понимала сущности предстоящих преобразований. Невежество сосуществовало рядом со слепой, почти религиозной верой в истинность западных финансовых теорий и вытекающих из них реформ: «Верховная власть волей-неволей санкционировала на веру ряд мероприятий, объёма и сущности коих не понимали даже сами их авторы, один за другим сходившие со сцены, натворя бед России», – писал Шарапов.

Кстати, на «собственное недомыслие» как причину наших экономических и финансовых провалов обращал внимание Василий Кокорев: «Финансовая война против России настойчиво ведётся Европою с начала 30-х годов; мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия (курсив мой. – В.К.) полное поражение нашей финансовой силы»¹.

Шарапов государственную бюрократию, которая начала финансовые реформы в России, называл «молодыми финансистами». А Василий Кокорев назвал их фирмой «они», подчёркивая, что реформаторы предпочитали действовать анонимно, по крайней мере без лишней огласки². В своей книге «Экономические провалы» он перечисляет «заслуги» перед Россией этой таинственной фирмы «они»:

1. «Либеральные нововведения, уничтожив для помещиков кредит, лишили десятки тысяч помещичьих семейств возможности жить в своих имениях. На почве этого бедствия вырос нигилизм».

2. «Затем фирме «они» принадлежит распространение пьянства посредством безграничного количества кабаков, разрушение сельского хозяйства от уничтожения мелких винокурен».

3. «…вовлечение России в заграничные займы, вследствие недопущения русского народа кредитовать правительство своим трудом с получением за этот труд беспроцентных бумаг».

Общее следствие: «Совокупность этих зол, конечно, гораздо более причинила вреда России, чем 1812 год, Севастополь, холера и все другие пережитые нами бедствия»³.

Всё, сказанное ещё в XIX веке В. Кокоревым и С. Шараповым, в полной мере относится к нашим современным «реформам» и их «научному» обоснованию. Это «научное» обоснование, в котором участвовали такие украшенные академическими и учёными титулами «умы», как А. Яковлев, Г. Явлинский, Е. Гайдар, Е. Ясин, Г. Попов и др., представляет собой адскую смесь, замешанную на невежестве, продажности и беспечности.

Выше мы сказали о продажности и беспринципности «учёной публики» в России, которая была готова оправдать и обосновать любое решение, любую политику, любой проект, которые были необходимы государственной власти. Но продажность «учёной публики» была социально-политическим следствием более глубокой причины: её продажность была производна от продажности «верхов». Как говорят: «Рыба начала тухнуть с головы». Мы будем в следующей главе говорить об этой серьёзнейшей проблеме России, которая в полной мере проявилась после прихода к власти Александра II и «молодых финансистов», когда страна встала на путь капитализма⁴.

Приведём лишь два фрагмента из наблюдений известнейших в русской истории людей, которые (наблюдения) дают самое общее представление о той нравственно-духовной атмосфере, в которой существовали «верхи» и принимали экономические решения. Имена этих людей – обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев и цесаревич Александр, будущий российский император Александр III.

Размышления К. Победоносцева касаются оценки результатов четвертьвекового царствования Александра II и его реформ. Оценки эти звучат жёстким, но справедливым приговором: «А это 25-летие роковое, и человек его роковой – l`home du destin для несчастной России. Бог с ним. Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть и не по вине его, было царством лжи и мамоны, а не правды»⁵. В словах «царство лжи и мамоны» заключено основное содержание эпохи Александра II: мамона поработила большую часть «верхов», а «учёная публика» облекала поклонение мамоне в красивые обёртки «научной» лжи.

А вот дневниковая запись наследника престола Александра Александровича, сделанная им после того, как он побывал на заседании Совета министров 18 декабря 1868 года. На заседании обсуждался вопрос о передаче в концессию Николаевской железной дороги, являющейся собственностью казны, Главному обществу российских железных дорог – акционерному обществу, созданному банкирами и биржевиками Лондона, Парижа и Петербурга. Даже непрофессионалу было видно, что готовится жульническая сделка, которая позволит иностранным дельцам нажиться за счёт казны⁶. Цесаревич, находясь под сильным впечатлением от увиденного и услышанного, писал: «Начал, конечно, болван Рейтерн (министр финансов. – В.К.) с доклада, а потом прочие говорили и делали возражения. – Известно, что Министерство Финансов во что бы то ни стало желает и почти что решило передать Николаевскую железную дорогу Главному Обществу. – Поэтому почти все были против Министра Финансов и говорили в пользу русского общества купцов и фабрикантов… Это дело грязное со стороны Рейтерна, его компании и Министерства; конечно, дядя Костя (великий князь Константин Николаевич, родной брат Александра II. – В.К.) с ним заодно, так как Рейтерн его креатура. – Посмотрим, что будет ещё, но на этот раз, к счастию, не решили это дело. – Я постараюсь что-нибудь сделать в пользу Русского общества и если Бог поможет, то это будет большой шаг к лучшему…»⁷. Свой протест против коррупции, царившей в Министерстве финансов, цесаревич пытался донести до отца. Он писал царю: «…я остаюсь при своём убеждении и ещё раз повторю, что в этом Министерстве делаются дела нечистые. – Я не сочиняю и не позволил бы себе говорить так смело, если бы не было всё это так видно и гадко…»⁸.

Александр II выпустил из бутылки джинн «духа капитализма» и «мамоны». Александр III, заступив на престол, пытался бороться с этим «джинном». Императору удалось добиться некоторых успехов в этой борьбе. Однако они были сведены на нет после смерти императора и начала бурной «реформаторской» деятельности С. Витте по строительству «русского капитализма».

11. Незатейливое финансовое правило, или Удушение России на «научной» основе

Денежные власти России из всей западной финансовой науки выучили только одно незатейливое правило: самое опасное для денежного обращения и экономики – избыток денег. Это правило было ими заучено как религиозный догмат, как «символ веры» религии под названием «экономический либерализм». Поэтому власти для себя выработали ещё одно правило: пусть лучше денег будет меньше, чем больше необходимого. Кстати, Шарапов обращает внимание, что религия «экономического либерализма» не могла дать внятного ответа на вопрос: сколько же денег необходимо экономике? Много их в обращении в данный момент или мало? И сегодня проповедники «экономического либерализма» (например, представители экономической теории монетаризма) путаются в ответах на этот вопрос. На вполне «научной основе» денежные власти России в течение полувека (с момента реформы начала 1860-х годов до Первой мировой войны и революции 1917 года) «сжимали денежную массу», т.е. душили российскую экономику на радость врагам нашей страны и западным ростовщикам. В середине XIX века на одного жителя России приходилось в среднем около 30 рублей, что было эквивалентно 120 французским франкам. К 1914 году эта сумма сократилась до 10 рублей, или 25 франков⁹.

Вот краткий итог четырёх десятилетий (1857–1906) финансовых реформ, направленных на «денежное удушение» русского народного хозяйства, который сделан самим Шараповым в его работе «Земля и воля… без денег»:

«К 1 января 1857 года, по официальным сведениям, в народном обращении находилось… 2 048 297,000 р. Государственный бюджет в 1857 г. был 255 м. р., жителей в империи было 65 миллионов человек.

На 1 января 1906 года согласно балансам Государственного Банка находилось в обращении… 2 260 800,000 р. – всего на 212 ? миллионов рублей, или едва на 10% более против 1857 года, в то время как государственный бюджет вырос на 700%, перейдя за 2 миллиарда рублей; число жителей возросло в 2 ? раза, достигнув 145 миллионов душ, причём сельское хозяйство, промышленность и торговля, да и всё население, сполна перешедшее с натурального хозяйства на денежное, нуждаются в значительно больших оборотных средствах, чем в 1857 году»¹⁰.

Русский народ прекрасно понимал, что экономическое неустройство, бедность, разорение хозяйств, низкая конкурентоспособность отечественного товаропроизводителя на мировом рынке порождается нехваткой денег, а нехватка денег подавляет трудовую энергию и желание трудиться. Наиболее грамотные представители народа пытались достучаться до «верхов», объяснить столичному начальству, что надо выпустить дополнительное количество денег в обращение. Вот, например, ростовский купец Г. Паршин направил в 1885 году письмо тогдашнему министру финансов Бунге. Отметив затруднительное положение промышленности и торговли, вызванное сокращением денег в обращении (дефляцией), Паршин предлагает выход из сложившейся ситуации: «…единственное средство… – это нужно, например, выпустить, примером, на 200 миллионов кредитных ассигнаций и на них начать в разных пунктах России государственные работы за счёт казны… А что наш рубль будет стоить дёшево на заморском рынке, потому что будет выпущено много, но зато в родной земле будет идти за полную монету, и этим достигнется меньший вывоз наших товаров за границу, а всё будем покупать в родной земле…а если наш рубль будет идти на заморском рынке полной монетой, то тогда совсем прекратятся фабрикации в России и будет бедствие народа, а при вышесказанном мнении всё нужное для построек и нашей обыденной жизни будет работаться на наших фабриках и наш же народ будет зарабатывать… Этим достигнется полная конкуренция России с заграницей»¹¹. К сожалению, столичные власти оставляли без ответов и внимания подобного рода призывы русских людей с мест, предпочитая обращаться к финансовым авторитетам на Западе.

Русский народ как мог, сопротивлялся подобного рода дефляционным экспериментам, проводимым финансовыми властями. Создавал кредитные кооперативы и общества взаимного кредитования. Купцы и предприниматели где могли замещали деньги векселями или бартером. А некоторые наиболее энергичные предприниматели даже создавали свои деньги. Наиболее яркий пример – деньги С.И. Мальцева. Мальцев (правильно – Мальцов) Сергей Иванович (1810 – декабрь 1893) – русский промышленник, кавалергард, генерал-майор в отставке, почётный член Общества содействия русской торговли и промышленности. Выдающийся представитель дворянского и промышленного рода Мальцовых. Сергей Иванович создавал и использовал собственные деньги в своём достаточно автономном хозяйстве, которое раскинулось в нескольких губерниях и включало несколько десятков фабрик, заводов и иных предприятий. Эти местные деньги назывались «денежными расписками» Мальцовского заводского округа и ходили в этом округе наряду с законными кредитными билетами¹². Шарапов восхищается энергией и предпринимательским талантом С.И. Мальцова, который свидетельствует об энергии и предприимчивости русского человека вообще: «А что мы можем работать, что мы умеем вести дело, этому доказательства могут спрашивать только господа, с деловою Россиею незнакомые. Мы так привыкли к поклонению всему иностранному и оплёвыванию всего «отечественного» (самое слово-то – ирония), что вовсе не замечаем множества превосходно поставленных у нас дел, не только не уступающих «Европе», но и перещеголявших её, что особенно важно при тех трудностях, которые окружают русского промышленника. Возьмите, например, покойного С.И. Мальцева. По объёму им сделанного, по духу дела и по той великой инициативе, которая здесь развернулась, другого такого дела вы мне не укажете ни в Европе, ни в Америке»¹³.

Однако знаменитый заводской округ Мальцевых с десятками предприятий и десятками тысяч работников в конце XIX века стал постепенно приходить в упадок. И дело не в каких-то ошибках С.И. Мальцева или даже болезнях, которые его стали одолевать. Дело в том, что власти не могли допустить, чтобы на обширной территории обращались какие-то деньги, не «вписывающиеся» в финансовую теорию (да ещё в условиях, когда Министерство финансов готовилось всех «осчастливить» «золотым рублём»). Шарапов с горечью констатирует: «Отчего же это дело погибло? Оттого единственно, что Мальцеву круто было воспрещено печатать свои деньги (деньги, всегда ходившие al pari и не знавшие злоупотреблений), а государственных в виде нужного кредита не было дано. Из живого организма была выпущена кровь, но организм был рождён такой могучий, что дышит до сих пор, хотя – увы! – пока это калека и заправиться не может»¹⁴.

Недостаток денег, как отмечает Шарапов, угнетает и обесценивает труд: «Политическая экономия определяет капитал как концентрированный прошлый труд, являющийся орудием новому труду. Недостаток денежных знаков, возвышая плату за наём капитала, отделяет, отрезывает его от труда будущего, обесценивает, парализует этот труд, отдаёт его в кабалу и ставит элементы праздные – в положение, господствующее в стране, элементы трудовые – в рабство им». Как это положение актуально для понимания нынешней политики денежных властей РФ, «борющихся с инфляцией» путём сжатия денежной массы! Создание дефицита денег выгодно тем, кто торгует деньгами, т.е. ростовщикам, угнетает главный экономический ресурс общества – труд.

Шарапов прямо говорит, что при сложившейся финансовой системе в России произошла лишь замена форм крепостного права, причём новая форма крепостного права оказалась ещё более тяжёлой: «Примеряя эти соображения к жизни, легко понять, что это не про Америку говорится, а про матушку Россию, где только благодаря западной финансовой доктрине, отводившей глаза русскому финансовому ведомству за последнюю четверть века, вместо старого добродушного крепостного права юридического создалось новое, в тысячу раз тягчайшее, – крепостное право экономическое.

Господа: биржевики, дисконтёры, спекулянты, рантьеры, чиновники.

Рабы: землевладельцы, земледельцы, промышленники, рабочие.

Вот прямые последствия недостатка денежных знаков и вместе с тем его точные признаки».

Хочу обратить ваше внимание на то, что среди «рабов» оказываются и рабочие, и промышленники! Это противоречит догматам марксизма! (Желающим понять, почему промышленники оказываются в компании «рабов», рекомендую посмотреть мою критику марксизма в книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном».) Также любопытно: в одной компании «господ» у Шарапова оказываются финансисты (биржевики, дисконтёры, спекулянты) и чиновники. Мы сегодня видим этот «брак по расчёту» между банкирами и чиновниками – как в России, так и во всём мире. В России недостаток денег в обращении способствовал тому, что на смену юридическому крепостному праву пришло экономическое крепостное право. Как точно! Нынешний строй следует называть не «рыночной экономикой» и даже не «капитализмом», а «экономическим крепостным правом»!

12. Уроки финансовых реформ: предупреждение С. Шарапова нынешней России

Шарапов постоянно сравнивает две финансовые системы России: ту, которая существовала без малого век до прихода к рулю власти «молодых финансистов»¹⁵, и ту, которая была создана этими «молодыми финансистами»:

«Как ни странно, но мы сами, собственными руками разломали и растоптали очень верную научно, очень удобную практически систему. Накануне самого освобождения крестьян, когда предстояла вопиющая необходимость обновить нашу старую финансовую систему, оживить, расширить кредит, удвоить или утроить количество денежных знаков соответственно ожидаемому увеличению сделок и потребности в деньгах при вольнонаёмном труде, пришла группа «молодых финансистов» с Евгением Ивановичем Ламанским и Владимиром Павловичем Безобразовым в качестве дельфийских оракулов и главных инициаторов реформ во главе, захватила руководство российскими финансами, в несколько лет изломала и исковеркала всё и, после тридцатилетнего владычества, сдала Россию в ужасном виде, в котором она теперь находится»¹⁶.

Шарапов приводит перечень печальных результатов использования западной финансовой науки и проводимых на её основе реформ денежно-кредитного хозяйства страны: «Всё это (реформирование финансовой системы. – В.К.) совершалось самым добросовестным образом, согласно последнему слову западной финансовой науки. В результате оказалось:

Четыре миллиарда бесполезного долга, в том числе около половины на золото.

Огромные бюджетные назначения на уплату процентов.

Широко развитая за наш счёт германская железная промышленность и машиностроение.

Огромный ввоз иностранных товаров в Россию.

Сеть железных дорог, обременённая неоплатным почти долгом иностранцам и не вырабатывающая процентов.

Разорение поместного и земледельческого классов.

Биржевая игра русскими фондами.

Ограбление и истощение земли и сведение лесов по нужде ради самосохранения.

Уничтожение труда, торжество всякой наживы, спекуляции и хищничества.

Понижение нравственного уровня. Отчаяние безвыходности, бесплодие честности и высоких нравственных доблестей. Нигилизм. Анархисты…

Всё это дало нам тридцатилетнее господство чужих финансовых доктрин…».

Перечитывая Шарапова, забываешь, что речь идёт о событиях в России более чем вековой давности. Мы в России уже пережили двадцать лет господства чужих финансовых доктрин. Промежуточные итоги такого господства видны невооружённым глазом и не отягощённым западными экономическими теориями умом. Но это, как говорится, «ещё не вечер». Чем всё это может кончиться, можно узнать из работ Шарапова. Хотя он не дожил не до Первой мировой войны, не до революций 1917 года и последующих событий, он многое предвидел. Многие его экономические и политические прозрения исполнились. Будем надеяться, что трагическая история первых десятилетий прошлого века не повторится. Хотя бы потому, что у нас есть С.Ф. Шарапов. Шарапов, который нас предупредил. Шарапов, который подсказал нам, что делать. С.Ф. Шарапов для нас важнее и нужнее, чем вся нынешняя Академия наук, занимающаяся «пережёвыванием» западных лженаучных теорий экономики и финансов.

13. О западных «семенах» экономического «просвещения» в России

Хотелось бы ещё раз вернуться к вопросу: почему западные финансовые и экономические теории и науки приобрели такую популярность в дореволюционной России? Самая главная причина такой неразборчивости и некритического отношения к иноземным учениям – духовное оскудение русского народа, отход от церковной жизни и православия, заражение части народа (его аристократической верхушки, а затем и «образованных» слоёв) агностицизмом¹⁷, атеизмом, материализмом. В сфере познавательной деятельности человека это неизбежно ведёт к разъединению и последующему противопоставлению науки и религии. Меняются цели познавательной деятельности: вместо познания Истины – Бога отягощённые материализмом учёные начинают заниматься частными вопросами, часто попадая в различные интеллектуальные тупики. Кроме того, центр тяжести перемещается на решение практических, сиюминутных задач; исследователь занимается «узким» вопросом и не в состоянии видеть мир в его целостности со всеми его сложными взаимосвязями между материальной и духовной сферами. Поражённый духом материализма исследователь добровольно отказывается от накопленного человечеством интеллектуального наследия на том основании, что оно создавалось «тёмными» и «невежественными» монахами и церковниками (заметим, что в так называемые Средние века научная жизнь в основном была сосредоточена в монастырях).

Русский человек в своём отступлении от Бога отставал от европейца. Европейцы ещё со времён Реформации и Просвещения стали создавать свою безбожную «науку». К моменту, когда русский человек стал превращаться в материалиста и атеиста, Запад уже успел создать громадное количество разных теорий и «наук». Поэтому русские «образованные» люди с жадностью набросились на всю кучу этого накопленного с XVI–XVII веков хлама, который они по своей духовной слепоте приняли за истину. Роясь в куче этого хлама, они нашли разные непонятные теории, касающиеся устройства общественной жизни, экономики, финансов. Не понимая по крайней мере двух простых истин.

Во-первых, те теории, которые создавались на Западе, могли оказаться совершенно непригодными для России. Различия были более чем очевидны: разная вера, разная культура, разный климат, разные природные условия и т.д. Недаром мудрые люди в России говорили: «Что русскому человеку хорошо – то немцу смерть. И наоборот».

Во-вторых, те теории, которые приходили к нам с Запада, вообще не имели никакого отношения к науке. Потому что они призваны были не объяснять мир, а обосновывать и оправдывать политику тех, кто эти теории заказывал. Да, да! Эти теории не были результатом свободного творческого поиска истины. Они представляли собой инструмент идеологии определённых групп интересов, которые рвались к власти или уже находились у руля власти. Особенно это касалось общественных «наук». Та же самая английская классическая политическая экономия находилась под сильным влиянием Ост-Индской компании. Давид Рикардо, один из представителей английской политэкономии, сам был биржевым спекулянтом и был близок к Натану Ротшильду (тому самому, с которого началось возвышение клана Ротшильдов). Да и Карла Маркса трудно назвать «независимым учёным»: слишком очевидно лукавство его «Капитала», который был на руку банкирам-ростовщикам.

Из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» мы узнаём, что дворянская молодёжь уже в начале XIX века активно интересовалась английской политической экономией. Строки о Е. Онегине: «…бранил Гомера, Феокрита; / Зато читал Адама Смита / И был глубокий эконом. / То есть умел судить о том, / Чем государство богатеет, / И чем живёт, и почему / Не нужно золота ему, / Когда простой продукт имеет».

Другой герой этого романа – Владимир Ленский – получил образование в Германии, откуда привёз «учёности плоды»: «Он из Германии туманной / Привёз учёности плоды: / Вольнолюбивые мечты, / Дух пылкий и довольно странный, / Всегда восторженную речь / И кудри чёрные до плеч». Ленский учился в Гёттингенском университете – одном из самых либеральных в Европе – и поклонялся Канту, чья философия в официальных кругах России считалась опасной и вредной, враждебной христианству. Ленский многозначительно охарактеризован как «поклонник славы и свободы», его отличает благородное «волненье бурных дум», ему свойственно «негодованье, сожаленье, ко благу пылкая любовь». Всё это – иносказательное обозначение гражданских настроений, о которых в черновой редакции романа говорилось более откровенно: «Крикун, мятежник и поэт».

Наконец, вспомним Татьяну Ларину, которая зачитывалась французскими романами (хотя из всех героев романа Татьяна по своему душевному устройству была ближе к русской культуре и народу, чем Онегин и Ленский).

При всех различиях в характерах, привычках, образовании Онегина и Ленского они типичные представители великосветского дворянства своего времени, которые чужды русской культуре, православию, народу и которых объединяет преклонение перед западными теориями и науками, западной культурой и литературой, французским языком (который они знали лучше русского).

Постепенно «профессиональная наука» стала появляться и в России – в основном на базе университетов. Но это в подавляющем числе случаев было слепое и беспомощное подражание западной «науке». Были, конечно, в России самобытные мыслители (прежде всего славянофилы), но они были не в почёте. Их голоса были слабо слышны на фоне голосов официальных профессоров. Голоса таких «учёных» материализовались в «научной» литературе, которая расходилась по России миллионными тиражами и пропагандировала западные идеи материализма и либерализма. Конечно, наибольшим эпигонством отличались науки общественные и гуманитарные. Все они базировались на материализме и представлении о человеке как эгоистическом существе, homo economicus («человек экономический»), абстрагировались от наличия в человеке души и совести.

В 1802–1806 годах был сделан перевод книги Адама Смита «Исследование природы и причин богатства народов». После этого в «Санкт-Петербургском журнале» (официальном органе Министерства внутренних дел) появилось несколько статей, пропагандировавших произведение Смита. С 1815 года либеральные идеи английской политической экономии стал активно пропагандировать еженедельный журнал «Дух журналов». На основе труда А. Смита стали писаться учебники работавших в России профессоров. В основном это были профессора иностранного происхождения, которым идеи англичанина были ближе, чем русскому человеку. Тогда на слуху у всех были имена Хр. Шлецера¹⁸, Г. Шторха¹⁹, А. Гакстгаузена²⁰. Под влиянием заграничных экономических идей оказались писатели и с чисто русскими фамилиями и именами. Например, Николай Тургенев, написавший в 1819 году «Опыт теории налогов», где пропагандировались идеи введения в России либерального таможенного тарифа²¹. Полагаю, что увлечение Н. Тургенева западными экономическими либеральными идеями сыграло не последнюю роль в том, что он оказался в рядах декабристов. Ряд других декабристов, как свидетельствуют их биографии, также были воспитаны на идеях английской политической экономии²².

14. «Наука» вместо Бога

На ущербность западной науки обратил внимание русский писатель представитель раннего славянофильства В.Ф. Одоевский: «В нынешней старой Европе мы видим… горькое и странное зрелище! Мнение против мнения, власть против власти, престол против престола, и вокруг сего раздора – убийственное, насмешливое равнодушие! Науки, вместо того чтобы стремиться к тому единству, которое одно может возвратить им их мощную силу, науки раздробились в прах летучий, общая связь их потерялась, нет в них органической жизни; старый Запад, как младенец, видит одни части, одни признаки – общее для него непостижимо и невозможно; частные факты, наблюдения, второстепенные причины – скопляются в безмерном количестве; для чего? с какою целию? – узнать их, не только изучить, не только проверить, было невозможностию уже во времена Лейбница; что ж ныне, – когда скоро изучение незаметного насекомого завладеет названием науки, когда скоро и на неё человек посвятит жизнь свою, забывая всё подлунное; учёные отказались от всесоединяющей силы ума человеческого; они ещё не наскучили наблюдать, следить за природою, но верят лишь случаю, – от случая ожидают они вдохновения истины, – они молятся случаю. Eventus magister stultorum. (Случай – учитель неразумного (лат.). Уже в том видят возвышение науки, когда она обращается в ремесло!.. и слово язычника: «Мы ничего не знаем!» глубоко напечатлелось на всех творениях нашего века!.. наука погибает»²³. В яркой художественной форме (роман «Русские ночи», публиковавшийся в 1840-х годах) Одоевский выразил суть трагедии западной науки – отход от целостного понимания и восприятия окружающего мира, его дробление на кусочки, бесконечное дробление некогда единой науки на различные мелкие и частные «науки», возведение между ними непреодолимых стен, превращение учёного в ремесленника с узким, ущербным мировоззрением. Фактически Одоевский констатировал умирание западной науки²⁴. И эту умирающую и заражающую своей мертвенностью науку русский «образованный» класс брал на вооружение, вытесняя из своей жизни животворящую веру в Бога и отказываясь от постижения Истины.

На эпигонство так называемой науки, которая буйным цветом расцвела на Русской земле, обращали внимание почти все последующие славянофилы, ряд русских писателей, подвижники Церкви. Взять, к примеру, одного из основоположников славянофильства И.В. Киреевского. Вот что он писал в 1852 году по поводу пришедшей в Россию диковинной науки под названием «политическая экономия», ориентированной на западного человека, но малопонятной русскому человеку: «Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремится внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд. Если бы наука о политической экономии существовала тогда, то, без всякого сомнения, она не была бы понятна русскому. Он не мог бы согласить с цельностию своего воззрения на жизнь особой науки о богатстве. Он не мог бы понять, как можно с намерением раздражать чувствительность людей к внешним потребностям только для того, чтобы умножить их усилия к вещественной производительности. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно поэтому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями, но и в совершенной им подчинённости»²⁵. Выдающийся славянофил обращает внимание на то, что западная политическая экономия всю энергию человека ориентирует на преобразование внешнего мира, в том время как русский человек в первую очередь был ориентирован на внутреннюю работу, борьбу со страстями, духовное совершенство. У русского человека была своя иерархия ценностей: духовные были выше материальных. В политической экономии оставались лишь материальные, духовные вообще не брались в расчёт. Киреевский один из первых среди русских мыслителей обратил внимание на то, что политическая экономия ориентировала человека на то, чтобы «раздражать чувствительность людей к внешним потребностям». В переводе на современный язык это означает стимулирование человека к потреблению.

Во времена молодости Шарапова «наука» стала превращаться для молодёжи в религию, которая постепенно вытесняла веру в Бога. Сергей Фёдорович вспоминает: «При переходе в высшие школы мы были сплошь материалистами по верованиям… «Наука» была нашею религиею, и, если бы можно было петь ей молебны и ставить свечи, мы бы их ставили; если бы нужно было идти за неё на муки, мы бы шли»²⁶. Кроме того, Шарапов подметил особый интерес молодёжи к таким новоиспечённым «наукам», как «социология» и «политическая экономия». Что касается второй «науки», то это уже была политическая экономия не Адама Смита, а Карла Маркса: «…большинство (студентов. – В.К.) набросилось на политическую экономию и социологию. Трудно поверить, с каким прилежанием одолевали люди дубовый «Капитал» Маркса, да ещё по-немецки. Свежие головы просто трещали от невообразимой путаницы в изложении этого столпа социальной науки, даже и не подозревая, что венцом его трудов будет нечаянное признание самого Маркса, что он «меньше всего марксист сам». За Марксом следовали более толковый и страстный Лассаль, Огюст Конт, Милль, Спенсер. Этими последними зачитывались»²⁷. Неудивительно, что после постижения таких «наук» молодые люди становились космополитами, у них любовь к России сменилась на неприязнь и даже ненависть ко всему русскому, университетская молодёжь пополняла ряды анархистов, социалистов и других революционеров, боровшихся с «режимом»: «В молодёжи неведомо откуда появилась злая струя, нам совершенно чуждая. Мы были розовые космополиты, но на всю Россию смотрели снисходительно; здесь вдруг появилась яркая ненависть ко всему русскому. Мы мечтали о конституции и кричали «ура» Александру II, а из этой молодёжи анархисты вербовали динамитчиков»²⁸.

 

В.Ю. Катасонов,

председатель Русского экономического общества

им. С.Ф. Шарапова, проф., д.э.н.

 

(Продолжение следует)

 

¹ Платонов. Русская экономика без глобализма. – С. 328.

² В этой связи вспоминается книга доктора И. Ландовского “Красная симфония (откровения троцкиста Раковского)”. Она первоначально издана была за рубежом на испанском языке, у нас вышла на русском языке в 1996 году в издательстве “Вестник”. Эта книга представляет собой подробное изложение протоколов допросов в Москве во второй половине 1930-х годов известного партийного и государственного деятеля Х. Раковского, обвинённого в связях с троцкистами и мировой “закулисой”. Раковский на допросах рассказал много интересного о своих личных связях и связях других троцкистов с мировой “закулисой”, представляющей собой всемирную финансовую олигархию. Примечательно, что Раковский предпочитал для обозначения представителей мировой масонской и финансовой элиты использовать слово “они”.

³ Кокорев В. Экономические провалы. – С. 28.

⁴ См.: Гл. 2. “С.Ф. Шарапов: программа выхода России из кризиса” // Раздел “Коррупция и казнокрадство – вирус государственного разложения”.

⁵ Тайный правитель России: К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866–1895. – М., 2001. – С. 513.

⁶ Подробнее об этой сделке см.: Гл. 2. “С.Ф. Шарапов: программа выхода России из кризиса” // Раздел “Коррупция и казнокрадство – вирус государственного разложения”.

⁷ Цит. по: Миронов И. Роковая сделка: как продавали Аляску. – М.: Алгоритм, 2007. – С. 228.

⁸ Цит. по: Миронов И. Указ. соч. – С. 228.

⁹ Для сравнения аналогичный показатель по странам Запада был равен: в Германии – 115; США – 125; Англии – 140; Франции – 140 франков (Антонов М. Экономическое учение славянофилов. – С. 299).

¹⁰ “Земля и воля… без денег. Публичная лекция, прочитанная в апреле 1907 года в Тамбове, Саратове и Смоленске, и доклад, сделанный Чрезвычайному Смоленскому Губернскому Дворянскому Собранию 1 июня 1907 года Сергеем Шараповым”. – М.: Тип. “Русский голос”, 1907. – С. 16.

¹¹ Цит. по: Власенко В.Е. Денежная реформа в России 1895 – 1898 гг. – Киев, 1949. – С. 134–135. Текст приведённого письма приведён в соответствие с современными правилами русского языка. – В.К.

¹²См.: Парамонов О.В. Денежные знаки Мальцовского заводского округа в XIX веке. “Записки” Его Превосходительства С.И. Мальцова”. – М., 2001.

¹³ Шарапов С. Иностранные капиталы и наша финансовая политика / Шарапов С. Россия будущего. – С. 193.

¹⁴ Там же. – С. 193.

¹⁵ В качестве точки отсчёта первого периода Шарапов берёт 1769 год, когда согласно указу Екатерины Второй были выпущены первые бумажные деньги – ассигнации.

¹⁶ Подробное описание финансовых реформ 1856–1864 годов дано в работе С. Шарапова “Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве” (глава “Как разоряются государства”). К сожалению, данная работа в представляемом однотомном собрании работ С. Шарапова “Россия будущего” отсутствует.

¹⁷ Агностицизм (от древнегреч. – непознаваемый, непознанный) – позиция, существующая в философии, теории познания и теологии, полагающая принципиально возможным познание только через опыт (познание объективной действительности), и невозможным познание любых предельных и абсолютных оснований реальности. Также отрицается возможность доказательства или опровержения идей и утверждений, основанных полностью на субъективных посылках. Применительно к вопросам религиозным агностицизм представляет собой позицию, согласно которой невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть существование Бога. Такая позиция неизбежно ведёт к безразличию человека к вопросам веры и религиозной жизни.

¹⁸ В 1805 году он выпустил книгу “Начальные основания государственного хозяйства” в духе основных идей А. Смита.

¹⁹ Генрих Фридрих (на русской службе Андрей Карлович) фон Шторх читал лекции по политической экономии будущему императору Николаю Первому и его младшему брату Михаилу.

²⁰ Справедливости ради следует отметить, что А. Гакстгаузен в своих работах достаточно далеко отошёл от Адама Смита. Этот немец отдавал предпочтение русскому хозяйственному строю перед западноевропейским и ратовал не за свободную торговлю, а за активное использование протекционизма. А. Гакстгаузен оказал заметное влияние на Е.Ф. Канкрина, который был при Николае Первом министром финансов и последовательно проводил политику протекционизма.

²¹ Не без влияния Н. Тургенева в 1819 году был введён либеральный таможенный тариф. Противником свободной торговли был знаменитый государственный деятель адмирал Мордвинов. В 1822 году он добился перехода к протекционистским тарифам.

²² Среди них особенно выделяются П.И. Пестель и М.В. Орлов.

²³ Одоевский В.Ф. Русские ночи. – М.: Наука, 1975.

²⁴ Кстати, Одоевский был одним из первых, кто высказал мысль о “смерти” Запада (ещё за много десятилетий до того, как в 1918–1920 годах вышла известная книга Шпенглера “Закат Европы”). Одоевский говорил о том, что на Западе происходит умирание не только науки, но также искусства и религиозной веры.

²⁵ Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России (письмо к графу Е.Е. Комаровскому) / Киреевский И.В. Разум на пути к истине. – М.: Правило веры, 2002. – С. 151–213.

²⁶ Шарапов С. Молодёжь прежде и теперь / Шарапов С. Россия будущего. – С. 592.

27 Там же. – С. 593. Лассаль Фердинанд (1825–1864) – немецкий философ, юрист, социолог, деятель немецкого рабочего движения. Конт Исидор Мари Огюст Франсуа Ксавье (1798–1857) – французский философ и социолог; основатель позитивизма и социологии как самостоятельной науки. Милль Джон Стюарт (1806–1873) – английский философ-позитивист, экономист, общественный деятель. Спенсер Гербер (1820–1903) – английский философ и социолог, идеолог социал-дарвинизма.

28 Там же. – С. 601.

 

Перейти к содержанию номера