Мемориальный музей–усадьба С.В.Ковалевской (д.Полибино). Фото с сайта www.library.ru

Спасти музей Софьи Ковалевской! Спасти усадьбу в Полибине!

Если спросить сегодня наших современников о том, кто такая Софья Ковалевская, большинство наверняка ответят: женщина-математик. Может, еще добавят: первая в России… Ее известный портрет все мы видели много раз – он был практически в каждом математическом классе каждой советской школы. Еще, вероятно, кое-кто добавит, что большую часть жизни Ковалевская провела за границей. В частности, в Швеции, где умерла и была похоронена.

Что ж, хорошо, что на Родине Ковалевскую помнят. Плохо, что всё вышеперечисленное — это практически исчерпывающий список того, что может вспомнить о Софье Васильевне среднестатистический русский человек, даже с высшим образованием.

А ведь личностью она была яркой и неординарной.

По ее собственным воспоминаниям, математикой она увлеклась еще в детстве – когда разглядывала обои своей детской комнаты в отцовской усадьбе Полибино. Говорят, когда оклеивали стены в доме, на одну обоев не хватило - надо было либо заказывать из Санкт-Петербурга — посылать за пятьсот верст от усадьбы, либо клеить что попало. Выбрали второе – а «попали» литографии лекций по дифференциальному и интегральному исчислению, которые много лет назад изучал отец Софьи – генерал Василий Васильевич Корвин-Круковский. Наверное, многим знаком рисунок, на котором маленькая Соня увлеченно разглядывает непонятные формулы. Позже она вспоминала, что эти значки так увлекли ее, что она выучила их практически наизусть.

Образование Софья Васильевна, как было принято в то время, получала домашнее. Отец нанял для обучения своих детей талантливого педагога, поляка Иосифа Игнатьевича Малевича, а также гувернантку. Детей, кстати, у Василия Васильевича Корвин-Круковского, было трое. Старшей сестрой Софьи — Анной — в будущем серьезно увлечётся сам Федор Михайлович Достоевский, но будет отвергнут; женщина решит связать свою судьбу с французским коммунаром по фамилии Жаклар. Сёстры потом «отметятся» на баррикадах Парижской Коммуны. А младший брат — Федор — известен нам в первую очередь своими «Воспоминаниями о сестре». А также тем, что, унаследовав отцовскую усадьбу Полибино, появлялся в ней нечасто и в скором времени проиграл ее...

Девушкам же из рода Корвин-Круковских с самого начала словно тесно было в рамках устоявшегося годами порядка, который к тому времени уже расшатывали со всех сторон новомодные нигилисткие настроения. И замахнулись Анюта и Соня на нечто, с точки зрения старшего поколения, для женщин невероятное – высшее образование.

Тогда (как, впрочем, и сейчас) выехать за пределы России можно было по загранпаспорту. Разница в том, что в те годы выдать этот документ женщине могли только с согласия либо отца, либо мужа. Вот девушки и решили выйти замуж. Фиктивно. По иронии судьбы, жених старшей Корвин-Круковской — Владимир Ковалевский — вдруг решил связать свою жизнь с младшей сестрой: влюбился в Софью не на шутку. В своей любви он согласился терпеть от своей жены, новоиспеченной Ковалевской, даже то, что она называла его исключительно братом, а все время проводила на лекциях... Зато когда она, наконец, приходила домой, там ее неизменно ждал ужин.

Потом пути фиктивных супругов разошлись – Софья осуществила свою мечту, ради которой и затевался весь сыр-бор с женитьбой, уехала-таки за рубеж. В Германии она удостоена степени доктора философии по математики — а заодно и магистра изящных искусств, в Швеции становится профессором Стокгольмского университета, а в Париже получает престижнейшую премию Бордена. При этом Софью Ковалевскую не оставляет желание вернуться в Россию и заниматься наукой на Родине. Но здесь это оказалось невозможно — даже став членом-корреспондентом Российской Академии Наук, до участия в деятельности Академии Софью Васильевну не допустили. Просто потому, что она была женщиной…

Остается удивляться, как при такой насыщенной жизни Ковалевская находит еще время появляться на парижских баррикадах, ухаживать за раненными коммунарами и… писать стихи. Например, такие:

Если ты в жизни хотя на мгновенье

Истину в сердце твоем ощутил,

Если луч правды сквозь мрак и сомненье

Ярким сияньем твой путь озарил:

Что бы, в решенье своем неизменном,

Рок ни назначил тебе впереди,

Память об этом мгновенье священном

Вечно храни, как святыню, в груди.

(…)

Лживые призраки, злые виденья

Сбить тебя будут пытаться с пути;

Против всех вражеских козней спасенье

В собственном сердце ты сможешь найти;

Если хранится в нем искра святая,

Ты всемогущ и всесилен, но знай,

Горе тебе, коль, врагам уступая,

Дашь ты похитить ее невзначай!

А еще в этом бурном водовороте Софья Ковалевская вдруг понимает, что… любит своего мужа. Их брак из фиктивного на некоторое время превращается в настоящий, и на свет появляется дочка – тоже названная Софьей. Но вскоре пара вновь разлучилась, теперь уже навсегда – Владимир Ковалевский решил заняться предпринимательством, что-то пошло не так, и от отчаяния он покончил с собой.

Софья Васильевна же, оказавшись абсолютно невостребованной в России, возвращается в Стокгольм – в весьма пасмурном настроении. Чтобы развеяться, она решает провести рождественские праздники и встретить Новый 1891 год во Франции, со своим другом и однофамильцем - Максимом Ковалевским. Одной из своих подруг Софья напишет записку, в которой заметит, что это, вероятнее всего, ее последнее письмо, а поездка во Францию будет ей «скорее на беду». Видимо, с недобрыми предчувствиями забрели Ковалевские в Париже на кладбище. Тогда Софья, говорят, обронила: «Этого года один из нас не переживет».

Через несколько дней, по пути из Франции обратно в Швецию, Софья Ковалевская простудилась, и через месяц умерла. Ей был 41 год. Похоронена она в Стокгольме.

НАШИ ДНИ

По иронии судьбы, как не нужна России была Софья Васильевна Ковалевская при жизни, так «за бортом» оказалась и спустя много лет после своей смерти. Заботливо создаваемое генералом Корвин-Круковским родовое имение в Полибине было, как мы знаем, проиграно азартным Федором; впоследствии полибинский «замок» - как называли усадьбу соседи — сменил несколько владельцев, а после революции вообще остался бесхозным. Рассказывают, что местная молодежь однажды вскрыла склеп, в котором были похоронены родители Софьи, и выставила на улице скелет Василия Васильевича – девушек пугать... А во время Великой Отечественной войны немцы устроили в склепе блиндаж, и в ходе боев его окончательно сравняли с землей, добавив в захоронение еще костей...

Когда война закончилась, усадьбой тоже никто не занимался. Главный дом захламляли, превратив его в... импровизированный общественный туалет. В прямом смысле этого слова. Не способствовал облагораживанию территории и детский дом, разместившийся позже в Полибине — рассказывают, что на дрова — и правда, зачем далеко ходить! - детдомовцы рубили старинный усадебный парк...

...А когда в начале восьмидесятых годов прошлого века на официальном уровне было наконец принято постановление о создании в усадьбе музея Софьи Васильевны Ковалевской — и тогда вздохнуть с облегчением не удалось. Весь огромный объем работ лег на сотрудников вновь образованного музея.

Его бессменная хранительница – Валентина Павловна Румянцева — на протяжении тридцати лет пытается «довести до ума» вверенное ей дело. Наперекор тому, что почти всё — против нее. Сейчас она вспоминает о тех днях в восьмидесятых: «Работа велась одновременно по всем направлениям, а начинали с того, что очищали дом от нечистот, так как в течение трех лет до того он стоял пустой с раскрытыми настежь дверьми и превратился в общественный туалет»...

Пару лет назад одно Великолукское издательство выпустило книгу, написанную В.П. Румянцевой как бы «в соавторстве» с С.В. Ковалевской: в сборник вошли мемуары самой Софьи Васильевны – «Воспоминания детства», а также статьи и дневник Валентины Павловны. Эти записки директора музея — очень живые, читатель сразу представляет, как велась работа, с чем пришлось столкнуться В.П. Румянцевой. В своем дневнике, который изначально отнюдь не планировалось публиковать, Валентина Павловна искренне пишет о своих эмоциях: радость от найденных экспонатов сменяется отчаянием от безысходности, практически полного отсутствия государственного финансирования и безучастности чиновников самого разного уровня.

«15.10.84 г. Вчера разговаривала с новым директором. Он добил меня окончательно всего одной фразой. Когда я спросила, заедет ли он к нам в музей, он в ответ спросил: «А стоит ли?» Вот это да! …Я, кажется, совсем падаю духом и уже совсем ничего хорошего не жду от своего руководства…»

«20.03.86. Вот уж поистине фортуна повернулась ко мне лицом. Из ФРГ от Карла Шуберта получила… посылку. Прислал «Воспоминания детства» Софьины о нашем Полибино на немецком языке.» И чуть ниже – о письме из института имени М. Леффлер в Швеции: «Там, оказывается, хранится целый фонд подлинных документов С.В. Ковалевской. Боюсь поверить в удачу, но, кажется, они смогут нам его передать».

Главная проблема музея так и не была решена за те тридцать лет, что он существует. Отсутствие денег не позволяет закончить ремонт в главном доме – большом двухэтажном, кораллового цвета псевдоготическом особняке с башенками. Вот как описывала этот дом С.В. Ковалевская в своих «Воспоминаниях детства» (любопытная деталь: в Полибино она приехала, когда ей было уже восемь лет, хотя в мемуарах утверждала, что ей было пять: Софья Васильевна сознательно уменьшала свой возраст – милое женское кокетство, так контрастирующее с нашими представлениями о женщине-ученом как эдаком «синем чулке»): «Почти весь нижний этаж, за исключением нескольких комнат для прислуги и для случайных гостей, был отведен гувернантке и мне. Верхний этаж, с парадными комнатами, принадлежал маме и Анюте. Федя с гувернером помещались во флигеле, а папин кабинет составлял основание трехэтажной башни и лежал совсем в стороне от остального жилья… Вообще, если есть что возразить против Палибинского* «замка», как его называют соседи, так это слишком его большая величина. Дом так построен, что можно устать, обходя его, и члены семьи всегда рассеяны по самым различным его частям и собираются вместе только в часы завтрака».

И вот этот «замок» до сих пор пустует. Даже 150-летие Софьи Ковалевской, тринадцать лет назад, он встретил с заколоченными окнами – так уж получилось, что юбилей женщины-математика совпал с двухсотлетним юбилеем А.С. Пушкина, и денег для Полибина в очередной раз не нашлось… Это не помешало, однако, приехать в усадьбу участникам конференции, посвященной Софье Ковалевской. Тогда, кстати, один из «делегированных» чиновников весьма цинично предложил поручить восстановление Полибина…шведам.

Сейчас удивительная экспозиция музея размещается в бывшем хозяйственном флигеле времен детства Софьи Васильевны. В двух залах воссозданы фрагменты «дворянского гнезда»: мебель 18 века, книжные шкафы, письменные столы, буфеты с посудой, гобелены, на которых изображены нарядные дамы той эпохи, кабинетное фортепиано с канделябрами…

Среди экспонатов – дневники и записные книжки Софьи, ее книги и труды, издававшиеся за рубежом, альбомы с фотографиями… Портреты родственников Софьи по материнской и отцовской линиям, любимые дяди, бабушки и дедушки… И, конечно же, гордость музея — белоснежная шубка-накидка из гагачьего пуха — в ней Софья Васильевна не раз блистала в свете, а также коврик, лично вышитой женщиной-математиком для друга – ученого Гуго Гюльдена… И вновь задумываешься: не правда ли, что ни вещь — то все новое и новое разрушение наших стереотипов? И как же обидно оттого, что в Псковской области — этой бесценной сокровищнице истории и культуры — такое уникальное место, как Полибино, оказалось незаслуженно забыто, задвинуто даже не на второй и не на третий план! Словно нет у Пскова земли дальше Пушкинских Гор, а у государства (коль скоро музей государственный) — денег на восстановление, сопоставимых с суммой, которую пропивает за один вечер в ресторане не самый сверхбогатый бизнесмен?

Между прочим, во многих странах память о Софье Ковалевской стараются беречь. В Швеции ухаживают за могилой Софьи Васильевны, в США есть фонд ее имени, который выделяет деньги женщинам-математикам развивающихся стран. Также регулярно вручается премия С.В. Ковалевской для молодых ученых, уже заявивших о себе своими исследованиями. А единственный в мире (!) музей замечательной женщины-математика оказался не нужен никому, кроме, пожалуй, самих сотрудников музея, которые назло всему продолжают бороться за жизнь своего детища.

* Орфография оригинала.

Наталья и Григорий Емельяновы