+ + +

Тоненькая еле заметная тропиночка бежит, легонько подпрыгивая, цепляя колючим татарником, за полы одежды. Вот и речушка, почти такая же узененькая как тропинка, только другого цвета, зелено-голубая, зеркальная, вся в незабудках и белых лилиях. Принарядилась.

На берегу гуси важно переваливаются, переговариваются, ищут чего-то в земле, роют носом мягкий чернозём, докапываются до своей истины и, не найдя ничего, подымают удивленно головы: «Гага-га-га, где взять?»

А чего взять-то? Странные эти гуси. Им бы стать на крыло, взлететь, полюбоваться красотами поднебесными, а они – где взять…

Речка то смотрит удивлённо, то щурит ласково глаза на солнышке, играясь его лучиками, то будто смеётся в ответ на заигрывания легкого ветерка. Подымет он весело гребешки волн и рассыплет их жемчугом по всей синеве речной и радости.

Качают белыми коронами речные лилии, задумчиво поворачивают нежно-голубые звездочки незабудки. Веет от них теплым сладостным ароматом. Благодать земная, а радость - небесная.

+ + +

Сосульки повисли и падают в сугроб под окном. Звенят. Солнце пронзает насквозь их прозрачные выпуклые бока и цветная россыпь лучей, слепя глаза, влетает в стекла. Но, получив жёсткий отпор, снова, с двойной силой, начинает светиться. Красота!

В городе мало света, нет тишины и покоя, воздуха тоже мало, не достает и красоты. Но сосулек в городе – хоть отбавляй! Солнечная музыка сосулек. Если б только не дворники – целыми днями ходят они по крышам с лопатами, скидывают снег и сбивают сосульки - последнюю городскую природную красоту.

Деревья покачивают промерзшими ветками. Хотелось бы им удержать эту зимнюю звенящую радость, примерить на себя, покрасоваться в ней до первых клейких листиков. Но мелкие осколки льда блестят, как замороженные слёзы в сугробах, и ждут, как и деревья, тепла, когда вольются они в весённие реки и пойдут широким потоком вдоль по России, празднично, открыто, радостно, сливаясь с земным раздольем и небом.

+ + +

Чаша переполнена душистой искрящейся влагой. Молодое не разбуженное, не настоянное временем вино. Бежит по жилам, будоражит, заставляет радостно биться сердце. Вино взяло силу от зрелых плодов виноградной лозы, наполнилось терпением тружеников взрастивших её, но самую большую пользу этому напитку дали земля и солнце. Молодое вино подобно неопытному юноше, колобродит, сияет радостью, веселит сердце, но не согревает душу до самой её глубины, не даёт силы, а только слегка пьянит.

Человек, как и вино, всю свою жизнь копит крепость. Душа утончается, постепенно превращаясь в сосуд невидимый, самодостаточный. Солнце и сила земли, уже не приносит душе удовлетворения. Ей нужна радость особого порядка – радость Божия присутствия в ней. Радость отдачи и получения взамен взаимопроникновения. Человек несовершенен и не может быть полностью счастлив на земле. Все накопленное богатство души ждёт, как и вино, чтобы оно было выпито до конца, знания востребованы и раздарены тем, кому предназначены. Душе необходимо зрить плод зрелый своей жизни. Чаша переполнена, но ещё не выпита до конца.

+ + +

Во дворе два куста сирени - белая и синяя. И пахнут они вроде бы одинаково, и зацветают одновременно, но воспринимаются сердцем по-разному - с нежность белая, с грустью - синяя. Белый цвет - символ чистоты и свободы, синий – воинства и покаяния. Озариться весна многоцветьем, взовьются веселые стрижи и ласточки в поднебесье, запоют пахари в полях весёлые песни, закликая на будущее добрые всходы и богатый урожай. И разольётся волнами по всей земле удивительной чистоты и свежести сладостный аромат сиреневого счастья.

Будут влюблённые тайно ночами отщипывать душистые веточки и дарить друг другу на верность и радование. А на заре, под омофором небесным, впитав в себя ночную влагу, засияет озаренная солнцем сирень, ещё богаче и многоцветнее: белым цветом чистоты и синим - покаяния.

+ + +

На улице весенний снег, стеснительный, робкий, заискивающий. Тянет свои ниточки, то длинные, то коротенькие, но всегда белые. А земля принимает их, вплетает в кружевные узоры намокшего чернозема. Косички, завитушки, прядочки, грядочки - девичья весенняя неразбериха. Долго еще до первых березовых зелененьких кудряшек.

Но снег ложиться на ветви и набухшие почки, на старую, отшумевшую и давно высохшую и утихшую осоку вдоль озера. Земля ждет чего-то небывалого и радостного: крика ли журавлиного или пения девичьего в день Святой Троицы, когда березовые косички приобретут особенный смысл и обовьются ленточками в честь любви и плодородия. А пока снег. Ниточки, веревочки, лохмотья, хлопья - всё переплелось в один непонятный и неразборчивый узор. Авторская работа, хотя и без особого внятного почерка, но с таким трепетным предчувствием нового светлого вдохновения. Легко дышится и вдыхается. Аромат проснувшейся земли.

+ + +

Первые капли дождя барабанят по окнам. Кругленькие, продолговатые, тягучие превращаются в ручейки и стекают, стекают, напоминая маленькие реки. Легкая грусть наполняет душу. А эта непогодь, плавно перетекает в сердце и начинает там разводить сырость. Хочется укрыться в теплый плед, зажечь свечу, заварить крепкого чаю и, усевшись в удобное кресло, вспоминать, вспоминать все самое- самое хорошее.

...Вот идет отец, сгорбившись под тяжелым рюкзаком со свежей, только что выловленной рыбой. Сапоги испачканы грязью и чешуёй. Подошел к крыльцу, снял сапоги и на цыпочках вошел в комнату. Вывалил рыбу в большой таз. Крупные, пузатые лещи бьют хвостами друг друга, харахорятся, выскакивают на пол. Отец, кряхтя, нагибается, возвращает рыбу на место, разговаривает о чем-то сам с собой, поет: «Бежал бродяга с Сахалина». Доволен.

… Жара. Во дворе новенькая только что выкрашенная лодка. Я залезаю в нее, ложусь загорать. Переворачиваюсь. Вылезаю зеленая – загорела!

…Мне шесть лет. Стоим с младшими братьями на крыше погреба, смотрим вдаль, через огромный заливной луг – ждем маму. Где-то очень далеко за кустами на лугу мелькнула фигурка женщины. Малюсенькая! Наверное, мама. Пошли встречать. Перешли по бонам речку. Идем вдоль пастбища. Обходим коров. Миновали половину луга. Мамы нет. Может, дальше… Все идём, идём. Дорога сужается в тропинку. Одно озеро – мостик, другое, узенькое – жердочки, - перешли! Впереди большое село. Машины, люди, упряжки. Где же мама? Не плачем. Где-то тут тетя живет. Ходим, ищем, устали. Наконец-то знакомый дом. Тетя испуганно: «Как, вы одни за пять километров?» Пьем чай, засыпаем за столом. Утром в пять утра громкий голос отца и …плетка. Бежим впереди лошади обратно домой. Целых пять километров!

…Цыгане. Много веселых бородатых дядек. Поют, радуются. Я радуюсь и танцую с ними. Отец провожает всех в сени и усаживает в сани. Я тоже провожаю, сажусь в сани с цыганами. Поют. И я пою. Хочу прокатиться на санях до реки. Но лошади так быстро несут, так гремят колокольчики, что и вылезать-то из саней не хочется. Еду и еду дальше. Подумаешь - пятнадцать километров, доберусь как- нибудь. Зима. Темно. Холодно. Незнакомый дом. Маленькие черноглазые девочки принесли котенка и конфет. Играем в «Дом». Девочки прыгают и водят хоровод. И я сними. Какое счастье! Но меня обнаруживает какой-то барон. Сажает в сани. Везет обратно домой. Ночь, я в углу до утра. Вспоминаю свое недавнее счастье. Радуюсь. Слушаю, как воют волки. Большая луна в окне. Братья сладко посапывают на кровати. Мечтаю. Написала первое стихотворение. Пока не знаю что это такое.

…Снег. По всей земле распушился. Мне в глаза заглядывает. Иду из школы. Пять километров туда, пять километров – обратно. Вдруг солнышко, будто выпрыгнуло ненадолго из-за тучи. Для меня. Я это точно знаю. Мы дружим с солнышком, и со снегом, и с тучами, и с дождем и с этим бесконечным лугом. Никогда не устаём друг от друга. Солнышко выпустило лучик. Как язычок. Дразниться. Луг засиял, развеселился. Мне тоже весело. Откуда-то снегири. В кармане кедровые орешки. Угощайтесь! Клюют, не улетают. Просят еще. Больше нет. Летят за мной. Потом садятся на кусты и что-то поют. Так удивительно поют, так складно. Для меня. Я знаю. Стою и смотрю на солнышко. Уходит восвояси. Снег опять начал падать. Поторапливает. Ладно – иду!

… Только маленькие золотые звездочки в небе, только высоченные стройные сосны с пушистыми, почти не досягаемыми для взгляда вершинами, только играющая лунными блестками гладь лесной реки и тишина. На все стороны света. Мягкая, радостная, серебристая. Песок уже остыл, но приятно скатывается с ладоней. Просеиваю, ищу камушки. Не нахожу. Хочется кинуть камешек в реку, побеспокоить спящее рыбное царство, но, видно, не судьба. Иду в избушку босиком по сосновым шишкам. Потом передумываю и возвращаюсь. Хочется, чтобы меня нашли, позвали, окликнули. Но никому до меня нет дела – все смотрят телевизор. Становится холодно и скучно.

Все - равно сижу и жду. Кричат. Зовут к чаю. Окунаюсь в лунную воду. Ныряю. Ничего не видно под водой, только большая луна и звезды расплываются. Выныриваю. Так тепло и тихо. Отец дожидается. Потерял детеныша. Идем домой босиком по сосновым шишкам. У отца тёплая рука. Большая и надежная.

… Дождь перестал барабанить в окно. Грусть прошла. Можно жить дальше.

+ + +

На небе не было ни одного облачка. Только время от времени меж сосновых и березовых веток, высоко распластавшихся в голубизне, мелькали птицы, а чуть пониже, перед самыми глазами Катерины - комары да овода. Иногда, правда, шмель радовал своим приятным жужжанием. Пролетит, усядется где-то рядом, помолчит, покачается на цветочном бутончике и опять начнет выписывать кренделя да бублики вдоль полянки. Катерина посмотрит на него, утрет слезы и опять примется собирать ягоды и кричать, звать бабушку:

- О-го-го, бабуля!

И время от времени до слуха девочки откуда-то снизу, от озера или с самого начала Высокого бора отзыв:

- Иду! Скоро буду! Жди!

Уже несколько дней подряд ходят они с бабушкой за ягодами. Морошка поспела. У Катерины и руки от комариных укусов распухли, и глаза от мошкары все время слезятся, и ноги устали до невозможности, а бабушка все своё: «Еще один упряг и всё». А этих упрягов у нее…

Так Катерина и мучается с ней всю свою пятнадцатилетнюю жизнь.

- Вот умру, будешь знать, где и что взять, говорит бабуля, - приучишься к лесу, и он к тебе приучится, начнет клады открывать да тайны рассказывать. Нос повыше держи, а не возле межи. Иногда и на небо поглядывай.

Вот и поглядывает Катерина все время на небо, будь-то весточку ждёт какую-то. А насчет кладов, так никто же за всю жизнь в деревне их не находил. Поди, выдумывает бабка.

И только однажды, как только она так подумала, как возле нее вдруг пенек образовался. Может, он, конечно, и был тут, но чтоб так расти, - за несколько минут в пнище превратился.

- Бабуля! Бабуля! Иди немедленно, а то я со страху умру! – закричала Катерина. Но бабуля, как в сказке про Петушка, далеко ушла и ничего не слышала.

Из-под листьев и зеленого мха наружу выкатилось что-то страшное, мохнатое, подскочило на лапы и наутёк. - Кто же такой ор выдержит?

Когда вернулась бабка, то обнаружила Катерину высоко на дереве. И на том же дереве, только чуть выше сидел медвежонок. Так они друг друга перепугали, что шелохнуться боялись.

Бабушка, конечно, не знала, что возле старой осины медвежья берлога, потому на эту полянку Катерину больше за ягодами и грибами водить не стала. Зато сколько других было …

А клада как не было, так и нет.

+ + +

У Саввы Сторожевского спокойно и величественно. Так мирно и радостно на душе, как будто в счастливое раннее детство возвращаешься. Иконы светятся, источают тихую смиренную, для тебя только припасенную, благодать. Рака преподобного чудно благоухает. Стоишь, стоишь, а ноги, будто в пол вросли. Толи душа истосковалась по дорогой святыне, толи не отпускает от себя святой, будто сказать что-то очень важное хочет. И в сердце, и в мыслях начинают сами по себе звучать слова молитвы. И слёзы, слёзы очищения и покаяния невольно наворачиваются на глаза. Светло так на душе и чисто.

Сколько цветов у преподобного! Какой аромат! «Будто рай на земли!»- так воскликнул любимый ученик преподобного Сергия Савва, когда впервые взошел на гору Сторожа. Стены белокаменные, величественные, а под горой колодец с удивительной сладковатой водой. Целительной водой, - все хвори уходят, если пить ее постоянно. Сам Преподобный, будучи игуменом монастыря, носил в гору ведра с водой для всей братии. Сколько раз за день он поднимался по крутому склону? А мы ползём, как муравьи, с передышками. На лесенку присядем, на ступенечках постоим, и всё Савву вспоминаем.

Звонит колокол. Пора на вечернюю службу. Рождественский собор ХIV века, рядом со звонницей еще одна церковь, и над Царскими вратами тоже церковь - Троицкая. Молись сколько душе угодно! И молимся ровно столько – сколько душе угодно.

+ + +

Светлыми летними дождями обласкана земля. Извилистые змейки ручейков, вырвавшись из небытия, ринулись наперегонки вкривь и вкось по горячему асфальту и засохшим скверам. Прыгают дождевые пузыри, пенятся, лопаются, снова надуваются – дождь! Ссохшаяся опавшая листва робко сбивается в кучки, уступая дорогу напористым струям. Дождь идет!

Благословенна земля, могущая принять его, напоить травы, коренья, деревья, кусты, цветы и всё живое творение своё.

Умылась, запела, засияла, развеселилась, засмеялась, пустилась в незамысловатый танец под музыку легкого ветерка зелень, Измерив все лужи, и вымочив задранные по щиколотку штаны, босоногая ребятня пускает кораблики. А вдалеке еще погромыхивает небо. Радостно надувает оно синие щеки туч, сверкает зарницами и похохатывает от удовольствия. Дождь, совсем обессилев, сеет мелкую влажную пыль и, постепенно зависает в теплом воздухе. Лето в самом разгаре.

+ + +

Мир осветился тихой осенней радостью. Первые желтые листочки, сладковатый запах влажных опавших листьев, и теплое, даже жаркое, но не слепящее солнце. Холодные звездные ночи, первые белёсые заморозки, росы и туманы в долинах и по берегам рек. А над лесами распласталось во всю земную ширь клочковатое облачно-синее небо, еще теплое и манящее взгляд. Там за обрывками облаков в бесконечно-синей вышине – вечность. Недоступная, строгая, холодная, неизменная, всегда одинаковая, со своим устройством и распорядком. В е ч н о с т ь, где для каждого из нас уже приготовлено место. Может, поэтому так долго и задумчиво смотрим мы в глубокое осеннее небо, что хотим разглядеть сквозь бездны и времена своё место в ней. А пока по земле в прекрасном царском величии шествует осень. И мы в сладостно грустном умилении наблюдаем, как она, без страхов и опасений движется к вечности, неизменной, но всегда прекрасной, наполненной светлыми душами и тихими молитвами.

Осень, господа, - поторопитесь!

Людмила Кудрявина

Изображение: Васильев Фёдор Александрович. Перед грозой. 1867-1869. Фрагмент