За последнее время в печати появилось немало объективных и даже доброжелательных материалов, связанных с 400-летием династии Романовых, которое широко отмечалось в прошлом году. И это отрадно отметить, особенно помня те проклятия, которых удостаивались Романовы при советской власти. Однако не все штампы прошлого удалось  преодолеть. Попытаемся понять величие и трагедию царствовавшей династии применительно  не только ко вчерашнему, но и к сегодняшнему  дню.

О чем спор?

«Русские монархи слишком часто руководствовались желанием остановить время» -- прочел я в одном из юбилейных  интервью. Совершенно верно, вот только достоинство это или недостаток? Три столетия европейцев – и отчасти русских – приучали к мысли, что прогресс несет в себе одни достижения. Для отечественных  западников, например, вся история российского православного Царства есть нечто враждебное цивилизации («рабовладельческая империя»). Для  православных христиан – то есть для  большинства русских – отечественная государственность, от св. Владимира до Ивана Грозного,  Петра Великого и  Николая Второго,  есть их собственная, национальная история, религиозно-державный выбор. Для либералов Февральская революция – долгожданное освобождение от «ига царизма», а для  монархистов тот же Февраль – предательство  Империи, и Октябрь – логическое продолжение Февраля.  Последующая сталинская держава для коммунистов – предмет гордости, для либералов – концлагерь, и т.д.  В 2005 году президент России В.В.Путин  назвал распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. Я лично думаю, что такой катастрофой был именно распад Российской империи в феврале-марте 1917 года. Советский Союз пытался – в рамках своей идеологии и крайне жесткими средствами – ее восстановить. Что касается современной России, то она оказывается (нравится это кому-либо или нет) наследницей и преемницей обеих империй. Именно потому в России капитализм западного типа фактически бесперспективен…

Но вернемся к Романовым. Действительно, они – одна из самых успешных  династий в мировой истории, начавшая почти  с нуля. После Смутного времени Московия представляла собой развалины царства Рюриковичей, по которым бродили лихие люди. И всего через 100 лет громами Гангута и Полтавы Россия заявила о себе как мощной военной державе, при Елизавете Петровне  первый раз вошла в Берлин, при Екатерине взяла Крым и присоединила к империи  воинственную Польшу, а в 1814 году разгромила фактически объединенную Бонапартом Европу в самом его «логове» -- Париже. Ещё со времен Ивана Грозного Россия двинулась через Сибирь в Тихому океану, в конце ХУ111 века достигла берегов Америки, а в 1820 году (экспедиция Беллинсгаузена – Лазарева) открыла Антарктиду. В определенном смысле – по праву геостратегического  освоения  -- она становилась империей четырех континентов. Случайно такие события не происходят: тут был замысел метаистории. Но в 1917 году могучая Российская империя перестала существовать.  Почему это произошло?

Нисхождение власти

Есть такое явление – кризис государственности.  На наших глазах в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других местах  «цветные», то есть хорошо срежиссированные,  революции пожирают одно государство за другим. Да и на цивилизованном Западе современные государства с большой натяжкой могут носить это гордое имя.  На рубеже ХХ1 века, на глазах ныне живущих поколений, радикально изменились отношения между государством и всем тем, что приходится квалифицировать как не-государство. Речь  идет о  разных социальных трендах – от крайне правых до крайне левых, и от сугубо теоретических до брутально-воинственных. Однако те и другие объединяет одна черта: все они  отделяют себя от государства как горизонтальные (прежде всего финансвово- информационные) сетевые структуры от духовной – и тем более религиозной – вертикали, из которой вырастает государственность в строгом смысле  слова.  В этом плане монархическая государственность есть, несомненно, высший тип государства, ориентированный, по слову И.А. Ильина, на веру и верность, а не на буржуазный рыночный расчет.

Нравится это кому-либо или нет, мы должны признать нисходящий, инволюционный  характер  государственности на Западе и отчасти в России – в той мере, в какой она разделяет судьбу Запада. Однозначно прогрессируют только технологии – всё остальное по меньшей мере спорно. В частности, государственность становится историческим воспоминанием, обслугой капитала,  «ночным сторожем» -- кем угодно, только не политической волей к  истине. В свое время онтологическую  природу государства отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением  божественной гармонии  космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). В Средние века верховная власть признавалась божественной на протяжении многих столетий – коронация европейских королей происходила в Риме.

Однако, начиная с  Ренессанса, в Европе развивался  процесс постепенного слома  классической  христианской  парадигмы Средневековья, с его постоянным взаимодействием «града земного и града небесного».  Эпоха Возрождения  инициировала новый  – модернистский проект для государства. Точка сборки власти с этого времени медленно, но  верно смещалась от  сакрального к светскому, от теоцентрического к антропоцентрическому.  Реформация в Германии  отделила  власть от церкви, в Англии король создал собственную церковь. После кровавой французской  революции конца ХУ111 века модернистский принцип в политике и культуре делается господствующим. Точкой приложения власти  теперь оказывается государственность как таковая,  уже  не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом). Собственно, наполеоновская  диктатура, несмотря на весь свой имперский военно-политический арсенал,  отодвинула сектор власти в Европе ещё дальше от центра – от государственности  к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще.  Буржуазные революции сделали своё дело.

Что касается  современной Европы, то здесь традиционная  национальная государственность превратилась в  несколько архаический инструмент управления,  явно отставая по своей социальной эффективности от могущественных «сетевых сообществ» -- автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т.п.). В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством искусных политтехнологий в самодовольных «сытых рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», но не отдающих себе отчета в  собственной полной управляемости и безответственности.                     

Русский вариант

В отличие от Европы, Россия  -- и прежде всего русская власть -- не проделала (во всяком случае, не проделала до конца) подобного нисходящего движения. Со времен Ивана  Грозного с его  образом  священного Царства (Третьего Рима), русское политическое сознание всё более утверждалось в том, что Россия – страна не европейская, существующая по  другому принципу.  «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; ее история требует другой мысли, другой формулы» (А.С.Пушкин). Действительно,  вопреки Европе. русская история разворачивается  по религиозной  вертикали, а не по прагматической горизонтали.

Империя Романовых – яркое подтверждение сказанному. Конечно, жестокий царь был  Петр Великий: достаточно сказать, что в ходе петровской революции население страны уменьшилось почти на четверть. Именно Петр разрушил древнюю православную симфонию Церкви, народа и державы, отменил патриаршество и пытался построить нечто вроде европейского абсолютизма в протестантском духе. Однако где бы мы были сейчас без Петра? Можно сколько угодно осуждать его кровопийство («указы написаны будто кнутом») или считать, что Святая Русь после него кончилась, а Церковь в параличе – всё последующая судьба Отечества подтверждает его общерусскую и мировую правоту. Петровская Россия – с её Санкт-Петербургом, Пушкиным, Достоевским и Блоком  – это вечный памятник воле и делу Петра. В контексте «большой» истории России, относительно магистральной линии ее вселенского служения,  нет сомнения в том, что  петровские преобразования,  и прежде всего заимствование западных технологий,  модернизировали Россию, но не убили святую Русь. Непостижимо для либералов («перестройщиков»), и, может быть, для себя самого — Петр оставил в неприкосновенности сердцевину Святой Руси, хотя и переодел столицу по-немецки. В таком плане Петр Алексеевич Романов действительно стал первым русским интеллигентом…

Теперь о Николае Первом – ещё одном излюбленном персонаже либерально-демократических страшилок. В декабре 1825 года, в самом начале своего царствования, он подавил государственный мятеж, грозивший России не меньшим хаосом, чем 1917-й -- и заслужил ненависть революционеров всех мастей. Если  либералы прозвали его «жандармом Европы», то как назвать вдохновителей англо-французской агрессии против России в Крымской войне – тех самых «светочей прогресса», которые так нравятся нашим свободолюбцам? Может, это была благодарность Европы за освобождение  от Наполеона? Кстати, именно при Николае Первом Пушкин перестал быть другом декабристов и стал другом царя, официальным историком Империи и написал грозные стихи «Клеветникам России». Именно в царствование Николая Первого Гоголь сложил свою поэму о Руси-тройке. И памяти Николая Павловича посвятил благодарственную статью выдающийся мыслитель В.С.Соловьев – кстати, сам во многом  западник.

Что касается трех Александров – Благословенного, Освободителя и Миротворца – то сегодня общепризнано их выдающееся положение в отечественной истории. Первый из них «взял Париж и основал лицей», второй освободил русских крестьян от помещиков и славянские народы от турок, третий мог спокойно сказать Европе, чтобы она подождала, пока русский царь удит рыбу.

Наконец, последний законный русский Государь – Николай Второй. Вероятно, никто не вынес – и уже при жизни – столько клеветы, как он. Волей судьбы, Николай Александрович Романов оказался «крайним» в той цепи нисхождения (инволюции) нашей (и общеевропейской) истории, которая вела от христианской монархии к сетевой манипуляции олигархических  кланов – «новому прекрасному миру». Ни Иван Грозный, ни Петр Великий не смогли бы удержать падающую с религиозно-онтологического «верха» к прагматически-буржуазному «низу» цивилизацию – разве что несколько задержать («подморозить») её. Пресловутое  отречение Николая Второго– акт, направленный на спасение русской крови от междоусобицы в условиях, когда большинство правящей элиты (как «правые», так и «левые») уже вошло в зону социального соблазна, подтолкнув туда же и уставший от затянувшейся войны народ. Между прочим, если бы Россия сохранила набранную в начале ХХ века экономическую динамику, она, как подсчитано специалистами, к 40-м годам ХХ века вышла бы на первое место в Европе (или даже в мире) по уровню своего хозяйственного и технологического  развития. И до Москвы и Волги немцы в Первую мировую  не дошли – бои шли в Галиции и Польше. Но Бог судил иначе, и мученик Николай причислен теперь к лику святых вместе со всем своим зверски убитым семейством.

Страна веры и верности

Наиболее  серьёзным упреком монархии Романовых  является, во-первых, «синодальный плен» церкви, и, во-вторых, крепостное право. Однако во времена Синода петербургские императоры оставались такими же благословленными на царство христианскими государями, как и до Петра.  Что касается зависимости крестьян от помещиков, то, вопреки либеральным преувеличениям, крепостное право осуществлялось на Руси во многом как  родовая, семейная  организации жизни. Точно сказал об этом в 1918 году С.А.Аскольдов в статье «Религиозный смысл русской революции»:  «Русь была до отмены крепостного, а отчасти и после него страной рабов и рабовладельцев, но это не мешало ей быть Святой Русью, поскольку крест, несомый одними, был носим со светлой душой и в общем и целом с прощением тех, от кого он зависел, поскольку и те и другие  с верою подходили к одной и той же святой чаше. Так праведность десятков миллионов очищала и просветляла в единстве народного сознания грех немногих тысяч поработителей, к тому же грех, часто ясно не  сознаваемый в качестве такового ни той, ни другой стороной». Это было царство семейного типа, в отличие от насильственного закрепощения крестьян при советской власти. Династия Романовых создала и по мере сил поддерживала великую  православную империю и культуру, и отрицать это было бы столь же неразумно, сколь и неблагодарно. Другое дело, что не надо Романовых идеализировать. Один Бог без греха.

Нравится нам это или нет, Россия – страна веры и верности (или их нарушения), но не механика «общественного договора». В отличие от Запада, где гражданин и государство суть равноправные юридические лица (государство  как «ночной сторож»), русский человек не столько независимый гражданин («Смит против Соединенных Штатов»), сколько воин («мобилизованный и призванный») своего соборного церковно-государственного целого. Воин-солдат, в отличие от гражданина, дает присягу («прежде думай о Родине, а потом о себе»), поэтому эмиграция в другие, неправославные по своему устроению, страны издавна квалифицировалась на Руси как предательство, бегство с поля боя. Национальная государственность сознательно (и ещё больше —  подсознательно) воспринималась (и до сих пор воспринимается) народом  как воплощение Удерживающего от тайны беззакония, грядущей в мир. (2 Фесс.2,7). В классическом народном представлении московский царь или петербургский император— это сакральные  религиозно-политические фигуры, стоящие рядом с патриархом (симфония властей) в деле спасения Святой Руси, а не просто «регуляторы рынка», как это оказалось в Европе после буржуазных революций XVII — XVIII веков. В превращенной форме это касается и Советского Союза. Наши генсеки, как и нынешний президент – продолжатели имперской традиции.

Возможно, Россия сегодня – это единственная в мире страна, сохранившая религиозный потенциал  жизни и культуры, в отличие от нехристианского (языческого) Востока, или от постхристианского Запада, практически расставшегося с верой уже в эпоху Просвещения. В основе отечественной цивилизации лежит устойчивая духовно-онтологическая структура, которая воспроизводит себя под разными именами и знаменами на протяжении вот уже тысячи лет. Внешне она напоминает знаменитую матрешку, в сердцевине которой находится религиозно-языковое ядро – православная вера и славяно-русский язык. Вокруг этого ядра с течением времени наращиваются цивилизационные оболочки – культура, государственность, технологии. Отсюда и наше национальное отношение к власти, собственности и свободе.

Нам, живущим в современной России, необходимо взять в ХХ1 век всё лучшее, что было создано предками в  истории – и царской, и императорской, и советской. Монархия, аристократия и демократия не могут жить друг без  друга.

Александр Казин, доктор философских наук, профессор