Как сделать, чтобы взрослый, думающий и семейный обыватель не просто отважился, а всей душой захотел прыгнуть с парашютом? И чтобы это был не просто сумасшедший одиночка, а несколько сот человек сразу? В обычной жизни представить себе такое совершенно невозможно.

Но только не в российской армии. Не знаю, выдаю ли я сейчас страшный государственный секрет, главную военную тайну нашего ВДВ, но делается это так.

... В Псковскую воздушно-десантную дивизию, на трехмесячные сборы переподготовки я угодил в 1980 году 27-летним женатым человеком и без пяти минут кандидатом наук. Забегая чуть вперед, скажу, что пришел я на эти сборы с военной специальностью "переводчик арабского языка", а вышел оттуда "командиром разведвзвода". Готовили нас для отправки то ли в Польшу, то ли в Афганистан, что явствовало из подписанного каждым курсантом добровольного обязательства "выполнить свой интернациональный долг" и набора экзотических языков, которыми почти в совершенстве владел личный состав сборов, а попросту, мои товарищи по казарме: все люди зрелые, с высшим образованием и в большинстве своем семейные.

Сборы получились насыщенными. Мы бегали по псковским лесам, устанавливали мины-ловушки, из чего только не стреляли, преодолевали полосы разнообразных препятствий, занимались единоборствами и учились взрывать бетонные опоры мостов, корпели над картами и чертили виртуальные маршруты спецопераций, жевали осточертевшую перловку в столовой и за глаза поругивали "злобное" начальство. О предстоящих прыжках, конечно, догадывались, но плотный, до минут расписанный график плюс надежда на русское "авось, Бог милует" как-то закрывали и отдаляли от нас эту неотвратимую, как оказалось, перспективу. Прыгать, понятное дело, никто не желал.

Примерно за восемь-девять дней до первого прыжка - тут я перехожу к изложению собственно тайны - в наши ежедневные упражнения, состоявшие из непрерывной беготни туда-сюда (даже в столовую, представьте, приходилось трусить, а не шагать, как нормальные люди) вклинилась новая напасть: в тридцатипятиградусную жару, на открытом плацу, по несколько часов в день нам было велено раскладывать и складывать парашют ПД-5. Разбившись на пары, мы сначала вытягивали из ранца шелковое полотнище с двумя десятками длиннющих строп, аккуратно, под строгим взором инструктора растягивали его на раскаленном асфальте, а затем, по команде "уложить", шаг за шагом засовывали "купол" обратно в ранец. Операция занимала, если мне память не изменяет, с полчаса, не больше, и все бы ничего, да только повторять ее приходилось раз по десять на дню. Первый день "сборки-разборки" прошел почти как праздник - с шуточками-прибауточками, прерываемыми разве что отрывистыми и не всегда печатными комментариями наших инструкторов. Второй и все последующие, посвященные, как вы уже догадались, все тому же занятию, сопровождались уже не смешками, а все более мрачным и напряженным молчанием. Солнце выжгло из нас остатки юмора, а движения рук и ног, доведенные до автоматизма - глаза бы не смотрели на этот парашют! - со стороны напоминали, наверное, взмахи весел на римских галерах, движимых рабами.

К концу "каторги" усталость и напряжение в нестройных рядах достигли точки кипения. Пошел глухой ропот. Недалеко уж было и до "восстания рабов". Именно в этот иезуитски точно подобранный и рассчитанный (а, скорее всего, выверенный многолетней практикой) момент кто-то извне, подозреваю, что из стана начальства, пустил слух, что после первого прыжка собирать и разбирать парашют больше не придется. Коллектив сначала не поверил своим ушам: каторга оказалась конечной! Но слух делал свое дело. Он посеял надежду, и когда на восьмой день командир сборов майор Жданеня на вечернем построении громко объявил: "Завтра подъем в пять утра и выезд на аэродром для первого прыжка", - несколько сотен басовитых глоток, не сговариваясь, с неподдельные ликованием проревели троекратное "Ура!"

Как ни странно, в ту ночь всем спалось хорошо, и даже зябкий августовский туман не омрачил общего приподнятого настроения. Мы успешно прыгнули с тренировочных АН-2. Каждый пережил это событие по-своему, и почти никто не пошел в отказ. "Поле дураков" - так звали тогда и так, насколько мне известно, до сих пор зовут площадку для приземления парашютистов в псковском районе Черехи - приняло в тот день три сотни новоиспеченных десантников.

А я доподлинно узнал, как заставить группу взрослых людей, не расположенных к подвигам, добровольно выйти из летящего самолета с парашютным ранцем за плечами. И еще о том, что, когда приземляешься с куполом над головой, смотреть надо не под ноги, а на линию горизонта - только так можно точно предсказать момент желанной встречи с землей.

Александр Нотин